Уважаемые участники круглого стола, благодарю за возможность немного высказаться по обсуждаемой здесь сегодня тематике. Позволю себе поделиться с присутствующими небольшим размышлением по поводу, так сказать, явления теологии российскому народу.
Я отношу себя к той части исследователей религии, которые дерзают именоваться религиоведами, подразумевая при этом неконфессиональный подход к изучению феноменов религии в истории и современности. И именно в этом качестве меня, безусловно, не только интересует, но и заботит вопрос: как относиться к форсированной интерполяции теологии в институциональные сферы образования и науки в России?
Все, кто небезразличен к этой ситуации, хорошо знакомы с длившейся не один год полемикой по этому поводу, с аргументами за и против. Не буду их воспроизводить, тем более, что разные организационные решения уже состоялись и теперь, на мой взгляд, предстоит их адаптировать к здравому смыслу. Скажу о следующем.
Я не считаю категорически неприемлемым соприсутствие религиоведения с теологией в едином поле интеллектуальной деятельности. Если, конечно, это именно теология, а не что-то иное под её личиной. Проблема, на мой взгляд, в формате этого присутствия.
Как всякое сложноустроенное интеллектуальное занятие, пусть даже в конечном счёте адресующееся к некой сверхъестественной инстанции, теология не может быть и не является бесполезной. История мысли не представима без теологического компонента. Ознакомление с теологией — это хороший практикум для секулярно мыслящих умов (например, для религиоведческих). А для религиозно настроенных людей занятие теологией привносит умственную дисциплину, уравновешивая соблазны их порой избыточного конфессионального энтузиазма.
Воспользуюсь, однако, одним сравнением. Проблема формата вхождения теологии в научную и образовательную среду, на мой взгляд, близка к той ситуации, в какой произошло появление в образовании и социогуманитарных науках современной России религиоведения.
За нынешним российским религиоведением, как мы хорошо знаем, маячит призрак научного атеизма. В какой-то мере на это намекали и некоторые вчерашние выступавшие. И если сами религиоведы либо игнорируют этого призрака, либо числят своё родство от кого-то другого, либо вписывают этого призрака в родословную как ущербного родственника, либо даже делают его предметом своего исследовательского интереса, то критики религиоведения — преимущественно из религиозной среды, особенно неофиты — не преминут узреть в светском религиоведении всё тот же научный атеизм, по незнанию или умышленно игнорируя его подлинное нынешнее состояние, которое за минувшую четверть века существенно изменилось. В религиоведение пришло и уже достигло зрелости новое поколение ученых, для которых советский опыт это не их «тезаурус».
За пришествием теологии тоже мелькают свои призраки. Реальные или мнимые — не имеет значения. Важно то, что они подразумеваются и выглядят настораживающе.
Во-первых, это явная идеологическая подоплека внесения теологии в науку и образование и аппаратная манера её внедрения. Могу употребить и более резкое слово — продавливание.
Уверен, что никому не доводилось видеть как «широкие народные массы», студенчество, например, выходят на манифестации с плакатами: «даёшь теологию!». Истории о том, как студенты с интересом слушают лекции образованных иерархов, этому не противоречат — эпизодические посещения таких лекций разнообразят учебный процесс своеобразной экзотикой, но не более того.
Во-вторых, очевиден явный контраст между растущим энтузиазмом по внедрению теологии и отсутствием ярких и авторитетных в научной среде представителей теологической мысли, которые могли бы убедительно продемонстрировать обществу достоинства теологии, уместность и необходимость теологического дискурса в научных и социальных практиках. Известность отдельных интеллектуалов в конфессиональной среде ситуации не меняет.
В-третьих, ещё никто не дал внятного объяснения — что же конкретно придёт в светское образование под именем теологии? В приветственных словах и докладах на пленарном заседании несколько раз с удовлетворением указывалось, что построен «каркас» для интеграции теологии в науку и образование. Но очень туманно сообщалось о наполнении этого каркаса. Что неудивительно, поскольку ясности в этом вопросе так до сих пор и нет.
Хорошо, если это будет ознакомление обучающихся с разными аспектами истории и современного теологического осмысления мира — что вполне приемлемо, а для каких-то социогуманитарных специальностей и необходимо.
Однако трудно не думать, что грядёт просто названная красивым словом «теология» конфессиональная индоктринация, противоречащая нормам действующей Конституции, но удовлетворяющая какой-то политический запрос, а заодно и некий корпоративный интерес.
Опасение вызывает и перспектива вытеснения религиоведения из образования, замещения его теологией, плюс получение рабочих мест новоиспеченными теологами за счёт вытесняемых религиоведов.
Если верно последнее, то вся ситуация переводится в однозначную коллизию маргинализации религиоведения, в адрес которого уже прозвучали суждения, низводящие его чуть ли не к роли «служанки теологии».
Для российского религиоведения это болезненное обстоятельство — оно с большим трудом обретает самостоятельные черты, а ему уже «указывают место». Религиоведы, конечно, могут упереться и будут это делать. Хотя среди самих религиоведов есть всякие. И на житейскую конъюнктуру они реагируют по-разному, в том числе и подыгрывая амбициям энтузиастов теологии. Только нужны ли теологам такие «союзники»?
Замечу также, что какими бы по своим убеждениям ни были религиоведы, а они разные, религиоведение в целом принципиально не преследует цели «формировать мировоззрение» кому бы то ни было — хоть всему обществу, хоть отдельным его частям. Оно ставит перед собой лишь научные задачи, решать которые стремится по возможности объективным образом, и религиоведы делают это как умеют, может и не всегда удачно. В то же время новоявленной теологии определенно предписывается роль инструмента мировоззренческого конструирования, воздействие на воспитание и общественные нравы.
Подобно тому как религиоведение — это не что-то само по себе существующее, а конкретные религиоведы, в конкретных условиях занимающиеся исследовательской работой, так и теология — это не нечто монументально возвышенное, а конкретные люди, решившие что они теологи. Увидеть кто такие религиоведы не сложно — они на виду. А, вот, кто такие те теологи, которые грядут в российское образование и диссертационные советы? Их ещё предстоит выучивать и остепенять. Чему и как? В этом плане, кстати, я полагаю разумным решение о присвоении тем, кто будет защищать диссертации по специальности «теология», ученых степеней именно по теологии, а не по философии и прочим светским научным направлениям.
Повторю, с чего начал: никакой вменяемый религиовед не станет презрительно рассуждать о теологическом наследии и культуре теологической мысли, иначе он будет явно непрофессионален. Просто давно уже известно по многотрудному отечественному опыту, куда приводят благие намерения, когда они имеют политико-идеологическую мотивацию. Эти намерения инициируют, условно говоря, идеалисты, воплощают в жизнь добросовестные прагматики, а пользуются результатами чаще всего кто-то другие, которым та же теология может быть совершенно безразлична по её духовным смыслам, но нужна лишь в качестве идеологического инструмента. Вчера в кулуарах довелось услышать характеристику проходящей конференции как «съезда победителей». Очень не хочется для участников повторения судьбы того, приснопамятного «съезда победителей».
Пока что из всех движений вокруг новоявленной теологии самое заметное — это рискованное балансирование между претензией на научность и опасностью превращения в идеологический аналог научного атеизма, имея в виду, конечно, не содержание теологии, а её статус.
Те кто постарше помнят как в советское обществознание периодически вводились некие идеологические фразеологизмы, под которые требовалось подверстывать обоснование, изыскивая в них глубинный смысл — «активная жизненная позиция», «советский образ жизни», «развитой социализм» и пр. На эти разработки тратились ресурсы времени и умственные усилия множества ученых, периодически узнававших, что наконец-то освоенное ими понятие уже не требуется, заменяясь на новый конструкт, соответствующий новым надобностям .
Похожая перспектива не исключена и для теологии. Чтобы она не стала явью и не обернулась профанацией действительно важного направления мысли, теологам бы не спешить, а сначала хорошо разобраться с самими собой — что они могут знать, что они должны делать, на что могут надеяться, кто они такие.
Вот немногое, чем я хотел поделиться с собравшимися.
Спасибо.
* Выступление на заседании круглого стола «Теология как отрасль знания и пространство межрелигиозного сотрудничества» 15.06.2017, состоявшегося в рамках Первой Всероссийской научной конференции «Теология в гуманитарном образовательном пространстве».
Архив RP
Примечание RP: в официальном отчете о состоявшейся "Первой Всероссийской научной конференции «Теология в гуманитарном образовательном пространстве»" на ресурсе РПЦ МП, где перечислены соответствующие определенной конъюнктуре темы выступлений и выступавшие, при упоминании о данном круглом столе реплика профессора М.Смирнова (ЛГУ им. А.С.Пушкина) не упоминается.
