Трезвая мистика
7. Откуда берутся образы
Установить происхождение творческого вдохновения и мистических озарений невозможно. Но вот откуда берутся образы, всплывающие в таких состояниях, иногда докопаться можно. Моя убежденность опять же основана на собственном опыте.
Иногда что-то обычноевызывает необычное чувство. Назову такое чувство просто «странным волнением». Оно возникает у меня, когда я вижу группу людей на пустом песчаном пляже, которые сидят у костра при закате солнца. Нахожусь ли я рядом, или вижу нечто подобное в фильме, я замечаю в себе это «странное волнение». Я не сразу придала значение тому, что такая компания сидит каждый вечер у костра в моей повести «Очередной мессия», и присутствует в одном из эпизодов моего первого романа «Откровение огня». Привязанность к этому образу я не сознавала ни тогда, когда писала роман, ни тогда, когда писала повесть. Я обнаружила ее позже.
Несколько лет назад мне попалась книга о нуменозности в детских переживаниях. Это понятие, пришедшее в европейскую философию из античной, означает ощущение таинственного в жизни как спонтанный религиозный опыт. Нумен – это безличная божественная сила, без имени и внешних характеристик. В книге, о которой идет речь, были собраны рассказы далеких от религии людей, которые испытали в детстве необъяcнимую радость бытия, оставшуюся в памяти на всю жизнь.
Эта книга заставила меня задуматься о своих собственных детских переживаниях. И тут-то обнаружилось, чем можно объяснить мое особое отношение к кострам у реки при закате солнца. Я понимаю, что костры и закат нравятся всем, но я не о том, что «нравится», а о том, что волнует всякий раз, когда это видишь.
В одном из моих воспоминаний о раннем детстве я увидела признаки нуменозности. Дело происходило летом, в деревне. Я была вдвоем с бабушкой, и мы сидели на одеяле, расстеленном у входа в дом. Дом стоял на окраине села, где улица переходила в дорогу. По обе стороны той дороги простирались поля. Был вечер. Бабушка что-то шила или подшивала. В какой-то момент я получила от нее мешочек с лоскутами. Я вытряхнула их оттуда на одеяло и не могла оторвать глаз от яркого разноцветия, вдруг преобразившего подстилку. Когда же, наконец, я подняла глаза, то увидела огромный золотисто- красный шар прямо над дорогой. Небо стало тоже многоцветным, а само солнце было уже так низко, что на него можно было смотреть. Видоизменившееся одеяло под видоизменившимся небом дало мне тогда испытать пронзительную радость.
Этот момент безграничного счастья остался яркой картинкой в моей памяти на всю жизнь, где самое волнующее – завораживающий закат солнца. Там нет еще костра у реки, но есть параллельный зрительный ряд: упавшие на невзрачное одеяло яркие лоскутки (словно вспыхнувший огонь) и уходящая к горизонту дорога (словно река).
А костер у реки был через несколько лет после того случая. В этот раз я была с родителями и их компанией на песчаной косе у Москва-реки. Это был пикник в теплый летний вечер. Было уже поздно, и кроме нашей компании в этой части пляжа никого не было. Солнце садилось. Мой отец собрал где-то охапку сухих веток и разжег костер. Я не помню, чтобы я этому очень обрадовалась. Я уже устала и хотела домой. Других детей не было, и я давно томилась от скуки. Взрослые не обращали на меня внимание. Им было хорошо сидеть у костра и разговаривать.
Все преобразилось, когда солнце подошло к горизонту и перестало слепить. В какой-то момент, когда я перевела на него взгляд, меня пронзила радость. Она совершенно изменила мое восприятие всего, что меня окружало. Все, что я видела, мне теперь нравилось – скатерть, все еще лежащие на ней предметы, песок, костер, лица и голоса людей, с которыми я была. Я была счастлива. Я закрыла глаза и так сидела, слушая треск горящих веток, голоса, шорохи и все другое, пока меня не окликнули.
Такие воспоминания не выплывают из памяти по всякому поводу. Не было их у меня в голове и тогда, когда я писала «Очередного мессию». Лишь позже, когда готовился к публикации голландский перевод этой повести, и я должна была что-то объяснить переводчице в одном из эпизодов, мне увиделась его связь с волшебным моментом моего детства, испытанным при закате солнца у реки, который, как я поняла позже, был в свою очередь связан с лоскутками на одеяле и золотисто-красным шаром над дорогой из более раннего детского воспоминания.
«...Я сидел обычно с закрытыми глазами, слушая происходящее. Голоса людей, сидевших у костра, писк комаров, которых влекла их кровь, треск горящих веток, трели птиц, шорохи, шуршание, неизвестно чьи вздохи, масса других звуков, которым не было названия, сливались в одну симфонию, но сливались не полностью и не навсегда, как и все во вселенной. Цельность жизни открывается слуху полнее, чем зрению, скользящему по поверхности форм. Кто сколько звуков слышит в симфонии, раздающейся рядом, не так важно. Гораздо важнее – то пространственное ощущение, которое дает слух. Это ощущение знает душа, жившая когда-то там, где высокое и низкое – равноценно, где нет устойчивости, где отдельность ничто иное, как подъем волны».
Ребенок, когда счастлив, не ищет причины своего счастья. Малозначительные для других события в его жизни могут вызывать у него неимоверную радость и потом долгое время оказывать влияние на его восприятие и воображение. Они даже могут иметь подспудное влияние всю его последующую жизнь, иногда так опосредованно и преломленно, что их не узнать. Творчество, религиозность, мистицизм отдельных людей так или иначе имеют связь с такими чарующими моментами в их детстве.
Можно соотносить такие моменты с деятельностью собственного мозга и только с ней. Можно соотносить их не только с деятельностью мозга, но и допускать, что существует что-то вне тебя, откуда в твой мозг приходит информация. И представлять источник этой информации какой-то «иной реальностью».
Как бы человек ни объяснял себе и другим такие состояния, это всегда его предположения. Их связь с реальностью основана только на вере в их связь с реальностью. Эта вера может преобразовать и атеиста в мистика.
В «Очередном мессии» есть еще один эпизод, который, на посторонний взгляд, далек от момента полного счастья девочки на песчаной косе у Москва-реки. Внутренний мир главного персонажа этой повести удален от внутреннего мира той девочки на несколько витков жизненной спирали, но в нем резонирует ее радость и благоговение.
«Мы сидели на земле, у нас перед глазами горел огонь, рядом текла река, наши лица освежал ветер. И вольнодумство, отклокотав в словах, давало ровную радость религии. Нищая, без поучений, без правил, без догм, не имеющая ни скелета, ни оболочки, религия незаметно вдыхалась и выдыхалась, как воздух».
Окончание следует...
