И кто же исчезнет следующим?
"Господи!" – воскликнула Ольга, и из ее глаз тоже потекли слезы.
Я смотрел на нее и пытался понять, что происходило. Я привык к тому, что мое сознание мгновенно извлекало смысл событий. Теперь моя голова шумела, как радиоприемник на разряженных батареях, и я терял слух из-за этого шума. Это означало, что я мог не услышать Голос – а на то, что он, наконец, обратится и ко мне, я в тот момент все еще надеялся.
Одновременно я отмечал, что у меня менялось дыхание. Я все больше чувствовал свою грудную клетку – она словно сужалась и тяжелела. Эти ощущения отвлекли меня на какое-то время от Ольги, и когда я вновь взглянул на нее, то увидел, что она преобразилась. Передо мной сидела статная, уверенная в себе женщина. Слезы из ее глаз больше не текли, но лицо еще оставалось мокрым. Где-то у меня внутри грохнуло: "Дочь!"
Нет, это не мог быть Голос, подумал я, ведь у меня в голове не стало тихо, как это бывало, когда он раздавался. Шум там даже усилился. У каждой мысли имелся свой голос, и все они одновременно что-то кричали об Ольге.
"Что за наваждение!" – вырвалось у меня. Меня охватило чувство, что все это сон.
Ольга подошла ко мне, положила мне руку на плечо, и то чувство пропало. Нет, я не спал, все происходило наяву, но ясности понимания того, что именно происходило, как не было, так и не было. "Ольга – Дочь? Ольга – Дочь?!" - все так же спрашивал какой-то из моих голосов, а другие отвечали ему "да", "нет" или что-то неопределенное.
"Не надо тебе идти к Марине. Я пойду к ней сама. Я расскажу ей, что ты уйдешь отсюда на рассвете, и останусь у нее ждать Свята", - услышал я опять Ольгу. Потом она сказала еще что-то, но мое внимание фокусировалось не на том, что она говорила, а на том, как звучал ее голос. Звучал он, вроде бы, обычно. Но мог ли я об этом судить с какофонией в своей голове?
Ольга ушла, и только тогда я осознал, что теперь все решено: я ухожу с Рыбацкого пляжа.
Наконец, мне открылась суть дела. Намерение уйти с Рыбацкого пляжа возникло у меня сразу, как только я услышал о беде с сыном. Разве была дилемма? Разве мессии жертвуют другими? Разве вообще от кого-то требуется кем-то жертвовать? Жертвовать требуется только собой.
Теперь я уже сам не знал, что я ждал от Голоса. Чтобы он что-то к этому добавил или убавил? Добавил или убавил к тому, к чему нечего ни добавить ни убавить?
То, что я пока себе уяснил, изложено здесь, в моей исповеди.
Вечером мы собрались вшестером: близнецы Завьяловы, Павел, Кирилл, Немой и я. Мы разожгли костер и сели, как всегда, в круг. Нас было мало, мы сидели на расстоянии друг от друга и молчали.
"Кого хороним?" – нарушил тишину Яша Завьялов и стрельнул по каждому дразнящим взглядом.
"Я знаю, кого, - отозвался его брат Ваня. – Петра."
"Да вы что, правда?!" – встрепенулся Кирилл.
"Петр жив, - успокоил его Павел. – Ваня имеет в виду другое: Петр нас предал".
"Предал" – сильно сказано, - воспротивился Ваня. – Я имел в виду только то, что он уже несколько дней здесь не появляется. А прежде был всегда".
"А что если так пойдет и дальше? Мы все, один за одним, втихую начнем исчезать с Рыбацкого пляжа?" – спросил Кирилл и состроил гримасу.
Тут раздался незнакомый голос. Это был голос Немого, который еще никто из нас не слышал. Немой спросил Кирилла:
"И кто же, по-твоему, исчезнет следующим?"
Этот вопрос остался без ответа: не он, а тот, кто его задал, захватил внимание компании.
Друзья наперебой требовали от Немого объяснений, почему он всегда молчал и вдруг заговорил, да и кто он вообще такой. Но тот опять онемел и это, конечно, не нравилось. Чтобы остановить распри, я предложил:
"Пошли плавать!"
"Пошли!" - сразу отозвался Яша Завьялов и, вскочив, стал поднимать с места других.
В воде мои друзья плескались, как дети, а меня сковала грусть. Когда представился момент незаметно выйти на берег, я воспользовался им и пошел дописывать свою исповедь.
На Рыбацком пляже уже давно тишина, друзья спят, а я только что перевернул предпоследний лист блокнота.
Вот станет светать, и я уйду с Рыбацкого пляжа. Случай привел меня сюда, он же отсюда меня уводит. Я участвовал в нем, не думая о выигрышах и проигрышах. Я называл того, кто во мне дышит, "Господь". Я называл то, что во мне звучало, "Голос". Я называл тех, кто был рядом, "ближними". Я называл тех, кто на меня нападал, "черными ангелами". Я видел в их ненависти ко мне боль и называл ее "черным огнем". Себя я называл "семантиком", а Голос называл меня "мессией".
Мои ближние говорили, что готовы ко всему, но так ли это? Смирятся ли они с тем, что я тихо исчез, не предупредив их о расставании, не подведя черты? Готовы ли они к смазанному концу истории, которая начиналась четко? Увидят ли они "смазанность" как продолжение движения? Да дойдет до них моя исповедь! Я не оставлю ее на Рыбацком пляже – таковы условия, которые я принял. Я оставлю ее где-нибудь по дороге. Ну а дальше будь как будет.
КОНЕЦ
(Повесть Аллы Авиловой«Очередной мессия и его сын» была опубликована с некоторыми сокращениями).
