Промолчать об убийстве оппозиционного политика на первой неделе Великого поста в «православной» стране при «православной» власти было бы странно...
И даже не потому, что в России от рук убийцы погиб еще один человек из многих, погибающих еженедельно - это здесь давно перестало кого-либо шокировать. Нельзя молчать по той простой причине, что это конкретное убийство почти со стопроцентной вероятностью стало выражением страха перед народом. Следствием неудержимой ненависти к объекту этого страха. Проявлением порочной попытки избавиться от такого страха – просчитанной до мельчайших деталей, но обернувшейся вопреки замыслу против самого его источника. При этом, что это за «источник», не имеет особого значения. Равно, как не имеет значения технология совершения убийства на мосту или где-то еще – странное ли это стечение обстоятельств, когда кому-то в самом деле удалось при удобном случае «отомстить», пустив госведомства по ложному следу или шитая белыми нитками имитация действий дилетанта с целью придания политическому убийству вида истеричного деяния «мстителей».
Закономерность, когда для любых злодеев наступает момент, после которого им уже невозможно остановиться, криминологии хорошо известна. Этому состоянию сопутствует еще один феномен – более или менее стремительная утрата ими способности к стратегическому мышлению, то есть моделированию своих действий с доскональным учетом всех возможных последствий. Этого не избегает никто из преступников – от мелких воришек до «Гитлеров», в том числе и тех, что обладают хорошо развитым интеллектом. Самое большее, для чего он годен здесь, это для более или менее длительного растягивания периода своей «деградации» - иногда на годы и десятилетия.
Уже сегодня все озвучиваемые и не учитываемые версии причин убийства Бориса Немцова вращаются по замкнутому кругу, периодически минуя зоны «вероятностей» и полных «невероятностей». При этом, во всей этой взбиваемой «пене информации» присутствуют не только умозрительные построения, но и конкретные сведения о причинах и технологии зловещей акции. Приблизительно так же, как могут присутствовать в горсти дорожной земли все элементы таблицы Менделеева.
Однако, нас здесь будет интересовать не разоблачение организаторов и исполнителей несомненно политического и знакового убийства, а то, что именуется «религиозным фактором». Пусть это выглядит на первый взгляд и неожиданным, но он, несомненно, есть и стоит не за одним лишь убийством перед башнями Кремля, но и за всем, творящимся сегодня в России.
В том, что сознание подавляющего большинства россиян религиозно, часто оказываются едины во мнении и мыслители, и представители академической науки, и теологи. При этом наблюдаются определенные разночтения, так как под религиозностью все понимают несколько разные явления. Но такое универсальное свойство любой религиозности, как вера в некую довлеющую надо всем «высшую инстанцию» - божество, разум, силу или идею, требующие либо беззаветного служения, либо, как минимум, соотнесения с ними своего поведения, объединяет во мнении всех. Такая «религиозность» россиян хорошо проиллюстрирована даже тем небольшим отрезком истории, который сохраняется в памяти поколения преклонных лет. Пришедшая после коммунистического переворота в 1917 на смену вере в «царя» вера в «светлое будущее» и «общенациональную исключительность» сменилась в 1990-х верой в «новое светлое будущее», обладающее свойством «свободы совести и вероисповедания». Заодно и обращением множества людей к неизвестному им «православию» и немалому количеству других религиозных направлений, как к опоре. Затем, в начале 2000-х обнаружилась искусственно сформированная тенденция к пропаганде «единственно истинного суверенного» православия, окопавшегося лишь в одной местной конфессии, что приняло форму «веры в церковь». Далее это церквепоклонство, в свою очередь, плавно перерождается в ныне наблюдаемую «религиозность», объектами которой вместо клерикальной институции выступает уже небывало причудливая смесь из формальной конфессиональной самоидентификации, радикального национализма и политико-идеологического изоляционизма, что выдается за признаки патриотизма.
Определить подобное созданием «антирелигии» нельзя. Произошла всего лишь подмена «объекта веры», аналогично тому, как когда-то «новозаветная идея» Христа оказалась подмененной «идеей клерикализма». Пусть приверженцы последней и шарахаются в стороны при одном лишь упоминании понятия «идея Христа», но и они, несомненно, тоже «религиозны». Но, для определения такого рода «религиозности» есть и специальный термин в религиоведении – квазирелигиозность.
Нынешняя достаточно массовая вера в личности политиков, в пропагандистские мифы о «происках врагов» и в приемлемость или даже справедливость диких инициатив «войны» против таких «врагов» вплоть до использования ядерного оружия – могут являть собой следствия нынешней квазирелигиозности. Причем, в той же степени квазирелигиозности общенациональной, в какой ее аналоги проявлялись в Германии в канун Второй мировой войны или в процессах так называемой «культурной революции» в Китае и всплеска движения «красных кхмеров» в Кампучии.
При использовании полностью идентичных матриц, религия и квазирелигия не могут обходиться без «жертв», которые бывают как символичны, что обычно для культовой практики церквей, так и вполне конкретны вплоть до кровавых. Смысл принесения таких «жертв» всегда заключается в усилении ощущения «сакрального» в культовом аспекте, и в увеличении эффективности манипулирования последователями – в социальном. Здесь же убийство наиболее яркого лидера оппозиции, Бориса Немцова, практически во всех смыслах вполне можно представить как «жертвоприношение».
Совершение зловещего действа над «чашей» Москва-реки или доставка снегоуборщиком уже мертвого тела на «мост-жертвенник» в виду Кремля; время убийства в канун анонсированной мирной демонстрации оппозиции. «Контекст жертвоприношения» составляют события в Украине и пропагандистские истолкования их истории, развернувшейся, впрочем, у всех на глазах; рост конфронтации между продолжающими дробиться активными участниками общественной и политической жизни в стране; окончательное слияние политических функций «титульной» церкви с механизмами власти; намерение Немцова к обнародованию неких «данных, проливающих свет» на события в Украине; фактическое падение у населения доверия к официозным и другим еще недавно авторитетным структурам и т.д. Все вместе это можно охарактеризовать, как неуклонное приближение к решающей фазе «системного кризиса», охватившего в России все сферы общественной и государственной жизни сверху донизу.
Для «квазижрецов» очередного периода всплеска «квазирелигиозной литургии» это – момент если не окончательного, то промежуточного «апофеоза» разворачивающейся «мистерии». Принесение «жертвы», независимо от того, кто доверил действо «жрецам», призвано воззвать к явлению «чуда». И совсем неважно, что могло иметься под ним в виду – компрометация Кремля, канализация социальной напряженности в скорбную манифестацию, устрашение прочих оппозиционеров, эффективный сигнал «пастве» вспомнить о своем месте в «загоне» или что-то еще. По существу, быть может, было неважно и то, произойдет «чудо» или нет.
Потому что не приносить «жертвы» тот самый страх перед неизбежным уже не позволяет...
ReligioPolis
