Димитрий САВВИН
Гибель протоиерея Павла Адельгейма стала настоящим потрясением для российского общества – ровно в той мере, в какой это самое общество еще сохранило способность испытывать потрясения и вообще реагировать на что бы то ни было. Сообщение об убийстве «священника из Псковской области» попало в сводки ведущих новостных агентств, в новости всех федеральных телеканалов. Свои соболезнования поспешили выразить люди, занимающие весьма удаленные друг от друга идеологические позиции, – от либералов, церковных и нецерковных, до националистов и умеренных консерваторов. И в этом смысле, даже сравнение с убийством Александра Меня будет не вполне корректно, ибо в консервативном лагере, говоря откровенно, его кончина не вызвала в 1990 г. особой скорби. Если пытаться искать аналогии, то, пожалуй, самым адекватным сравнением была бы реакция общественности на смерть Александра Исаевича Солженицына. Тогда о великой утрате заявили и православные фундаменталисты, вроде Михаила Назарова, и «твердые белые» (такие, как редактор «Нашей Страны» Николай Казанцев), и 100-процентные либералы вроде Новодворской. Гибель отца Павла вызвала хоть и меньший информационный резонанс, но структурно он весьма схож с тем, который был вызван кончиной Солженицына.
В чем причина такой реакции? В том, что все эти люди оставили определенное – и немаленькое – наследие. Наследство отца Павла было бы, быть может, не столь уж уникальным, если бы речь шла только о его жизни. Да, он жил исповедником – но мало ли исповедников советского времени было оболгано или просто забыто? Да, он был искренним, верующим пастырем – но кому, кроме нескольких сотен своих духовных чад, таковой пастырь по-настоящему интересен? Особенно в стране, где реальное количество православных верующих едва ли превышает 3-4 %? Отец Павел был незаурядным публицистом, но специфика его творчества изначально делала его интересным лишь «для узких кругов»… В общем, наследство кое-какое было, но по меркам того общества, где мы живем, – «так», ничего сенсационного.
Но все изменилось буквально в одно мгновение. В то самое мгновение, когда отец Павел был убит, а его убийца завопил, что сделал это по приказанию сатаны. С христианской точки зрения, такой конец жизненного пути называется мученичеством (или, как минимум, очень похож на мученичество). То есть речь идет о том, что Сам Бог явно указал на отца Павла, как на Своего избранника. И это поняли не только в церковной и квазицерковной среде, но даже и далеко за ее пределами (а если не поняли, то прочувствовали).
Отныне наследие отца Павла – это наследие мученика. И в таком качестве оно приобретает пусть и не абсолютную, но весьма существенную церковную легитимность и значимость. А отец Павел, к великому огорчению обитателей Чистого переулка, никогда их большим поклонником не был. Еще в советские времена им была создана беспощадно правдивая работа «Своими глазами», в которой подробно описывалась система контроля Московской патриархии со стороны безбожной советской власти. В последующем отец Павел стал известен как последовательный сторонник возвращения к отвергнутым и почти уже проклятым в РПЦ МП принципам церковного устройства, утвержденным Поместным Собором 1917-18 годов. Наконец, история его противостояния с псковским митрополитом стала в РПЦ МП легендарной.
Все это, напомним, теперь уже наследие мученика. Даже весьма далеким от Православия людям очевиден возникающий казус: мученически погибший протоиерей Павел Адельгейм говорит одно, а официальный рупор РПЦ МП, вроде как имеющий все полномочия высказываться от имени Церкви, протоиерей Чаплин – другое. Кто же более легитимен? Кто из них вправе говорить от лица Православной Церкви?
Отказаться от Чаплина нельзя, ибо он всего лишь озвучивает официальную позицию Чистого переулка. Отречься от него – значит отречься от самих себя. Единственный возможный вариант – попытаться посмертно «согласовать» Чаплина и Адельгейма.
Что, собственно, и началось. Не успели еще похоронить отца Павла, как уже включилась патриархийная пропагандистская машина. Первым «отстрелялся» протодиакон Кураев, которому с некоторых пор дано негласное разрешение на умеренное фрондирование: «Убит последний свободный священник Московской Патриархии». Но тут же оговорился: «Он не был диссидентом. То есть он не искал специально поводов для критики и конфликта» (замечательно «эталонное» определение диссидентства – плевок в лицо, в том числе, и тем, кто мотал срока на советских политзонах за религиозный самиздат и несанкционированные молитвенные собрания). Затем протодиакон специального назначения добавляет, что у отца Павла якобы «была одна тема - тема удушения общинно-приходской жизни. И в этом он был вполне каноничен».
Надо сказать, что на фоне остальных Кураев сработал относительно профессионально. Тут и уместное возмущение митрополитом, через которого, по словам протодиакона, действовал сатана, и сочувствие покойному. А уже потом, как и полагается по правилам пропаганды, к здравым суждениям подмешивается полуправда и неправда. Мол, кроме конкретных проблем общинно-приходской жизни покойного ничего не интересовало. Что, мягко говоря, не так. Отец Павел высказывался, и весьма однозначно, и по делу “Pussy Riot”, и по ситуации с Алексеем Навальным, и еще по множеству вопросов. И озвученная им позиция не слишком часто (точнее – никогда не) совпадала с патриархийным официозом. Но Кураев об этом явно намеренно «забывает».
А вот некий Игорь Петровский такими навыками пропагандиста не обладает и высказывается гораздо более откровенно. Начиная с заголовка: «Он был не вашего рода…». То есть заявляет с безаппеляционностью трехлетнего ребенка: «Мое!» Далее этот тезис раскрывается, по весьма нехитрой схеме. «Мое» потому, что никогда не выходил из юрисдикции РПЦ МП. А что касается его взглядов, то «он один из немногих, кто по жизни своей имел право на это стариковское бескомпромиссное “ворчание”».
В том же духе высказался и Александр Щипков, когда-то давно и сам имевший шанс стать «диссидентом»: «Убитый протоиерей Павел Адельгейм, несмотря на споры со священноначалием, был «верным сыном Русской православной церкви Московского патриархата», отказывался перейти в оппозиционные РПЦ религиозные организации, и его фигуру нельзя политизировать».
И Щипков, и Петровский откровенно (спасибо им за это!) продвигают в СМИ картинку, которую протодиакон Кураев пытается навязать своим читателям исподволь. Мол, не было никакого конфликта и противостояния, не было диссидентства. Жил хороший батюшка, немного ворчун, немного спорил с архиереями (увы!), но все равно он, на самом деле, был предан Московской патриархии. А недостатки, о которых он говорил, – это частности и мелочи, неприятные, конечно, но не смертельные…
Образ протоиерея Павла Адельгейма сознательно и целенаправленно очищается от всякой оппозиционности, а его наследие – от всякого намека на принципиальное расхождение с генеральной линией Чистого переулка. Ибо в нынешнем виде оно для Московской патриархии взрывоопасно, и его надо успеть обезвредить. Как это лучше сделать? Если при жизни не удалось, образно выражаясь, задушить в объятиях, то нужно хотя бы сымитировать это после смерти.
Надо сказать, что операция стартовала достаточно грамотно. Удивляться этому едва ли стоит, ибо опыт посмертной приватизации тех, кто при жизни был непримиримым противником, у РПЦ МП огромен. В свое время это было проделано с рядом Новомучеников и Исповедников, на протяжении всей своей жизни стоявших на строго антисергианских позициях. Именно так, например, один из лидеров иосифлянского движения, епископ Виктор (Островидов), которого при жизни именовали главой «викторианского раскола», был причислен к лику святых РПЦ МП. Вдруг нашлись «свидетельства», что буквально накануне смерти он примирился с Сергием (Страгородским)…
Аналогичным образом обстоят дела и со святителем Иоанном (Максимовичем). При жизни он был последовательным оппонентом Сергия и РПЦ МП, в период захвата Китая красными оказался единственным епископом, который отказался перейти в Московскую патриархию. Таковым он оставался до самой своей кончины. Однако в 2008 году патриархийный церковный календарь поведал нам совсем иные, прямо-таки сенсационные, факты: «Архиепископ Западно-Американский и Сан-Францисский Иоанн (Максимович) (1896-1966), говорил: «Я каждый день на проскомидии поминаю Патриарха Алексия. Он Патриарх. И наша молитва все-таки остается. В силу обстоятельств мы оказались отрезаны, но литургически мы едины…» («Православный церковный календарь», М.: Издательский Совет Русской Православной Церкви, 2008. С. 6). Так самый непримиримый к сергианству епископ РПЦЗ в Китае посмертно «литургически соединился» с Московской патриархией.
Такого рода примеры можно приводить и далее, но достаточно и этих. Суть процесса полностью соответствует Евангелию: «Горе вам, что строите гробницы пророкам, которых избили отцы ваши: сим вы свидетельствуете о делах отцов ваших и соглашаетесь с ними, ибо они избили пророков, а вы строите им гробницы» (Лк., 11:47-48).
Строительство гробницы для отца Павла Адельгейма началось буквально через несколько часов после того, как он принял мученическую кончину. Совсем недавно его еще обвиняли в клевете и «антицерковной деятельности». Сегодня же вчерашние обвинители выстраиваются почетным караулом у его гроба, заявляя всем остальным, что он «не вашего рода»… Так же, как святитель и исповедник Виктор (Островидов), как святитель Иоанн Шанхайский и многие, многие другие…
Стоит ли спорить с менеджментом фирмы, специализирующейся на строительстве гробниц для избитых ею пророков? Едва ли. В конце концов, для большинства из них «это только бизнес – ничего личного». Но для тех, кто не принадлежит к их числу, я все же дам одну ссылку, немного проясняющую, кто и чьего был рода: http://adelgeim.livejournal.com/75184.html .
А выводы каждый волен делать сам.
Источник: Портал-Credo
