Лев СИМКИН
Первый месяц в посольстве
С первого же дня, с 27 июня 1978 года, ежедневно сотрудники консульского отдела уговаривали их покинуть посольство. Рядовые сотрудники. Посол Малькольм Тун, действуя, очевидно, по инструкции, как полагает Джон Поллок, с ними не встречался.
Мне кажется более вероятным предположение Тимофея Чмыхалова. На мой вопрос, почему их сразу не выставили, он ответил: “Нас не выдали, так как в тот момент не было на месте посла и его заместителя”. Это больше похоже на правду. Видно, никто из оставшихся в посольстве не имел права или не захотел принимать на себя ответственность.
Наш МИД отказался обсуждать с американцами вопрос о незваных посольских визитерах, пока те остаются в посольстве. Пусть возвращаются в Черногорск и подают документы в общем порядке.
Где они были первое время? Сидели на диванах в коридоре для ожидающих в консульском отделе. Переживали за Яна, не успевшего проскочить в арку из-за тяжелого чемодана. У Петра было с собой Евангелие, и они его читали. Первые пять дней ничего не ели. Воду, правда, пили — из-под крана, в туалете.
Августина: “...Американцы поначалу не хотели нам помочь. Идите, — говорят, а мы отказываемся, не уходим. Полтора месяца на диванах просидели. Прямо в консульском отделе. Люди приходят оформлять документы, а мы сидим. В туалете умывались, стирали.
Нас не кормили пять дней. Вода стоит, а еды нет. Потом американские семьи стали кормить. Кто что принесет. Одни принесли “пармежан”, мы им побрезговали, сказали, что пахнет немытыми носками.
Хотели они нас выкинуть. Отвечаем: “Никуда мы не пойдем, бросайте, как Иону, берите за руки за ноги и выкидывайте. Того в воду кидали, а вы нас — сюда. Сами не пойдем”.
Как только новость разлетелась по миру, налетели иностранные корреспонденты, интервьюировали.
10 июля разрешили позвонить в Черногорск. Дома у Ващенко оставались родители Петра, которым было далеко за восемьдесят, и десять детей, младшему четыре года. Когда пять лет спустя они вернутся домой, девятилетний мальчик не узнает своих родителей.
Говорили со старшей из оставшихся дочерью Верой, она сказала, что Ян вернулся из Москвы избитый, у него болят почки. И добавила: “Не покидайте посольство! Что бы ни было. Если они с ним так, то что они с вами сделают”.
Как вспоминала Лидия, сотрудники консульского отдела по утрам шли на работу, зажимая носы, когда проходили мимо них — гости много дней не мылись. Посетители тоже обходили их стороной. Это были советские граждане, имевшие загранпаспорт и в нем заветную выездную визу.
Утром 26 августа пришел сотрудник политического отдела, вместе с одним из консульских, в сопровождении морпехов, и предложил им к вечеру собрать вещи и покинуть посольство. Они ответили, что сами не пойдут. На следующий день повторилось то же самое. И на третий.
Они готовились к худшему, знали, воронок ждал за углом, но, к их удивлению, всех перевели в подвал. Там им выделили отдельную комнату или даже, как когда-то говорили, малогабаритную квартиру, где раньше останавливались курьеры. Две кровати, холодильник, кухонная плита и “совмещенные удобства” — душ с туалетом.
Августина: “Написали письмо Картеру, тогда нам дали комнату, где “марины” (морпехи. — Л.С.) ночевали. Две койки, холодильник. Спали по двое на кровати, остальные на полу”.
В тот же день вице-консул послал письмо в Алабаму пастору, беспокоившемуся о судьбе приглашенных им русских. Пастора уверили, что они могут оставаться в посольстве сколько захотят.
Лидия: “Единственное, зарешеченное окно выходило на улицу Чайковского, то есть туда, где дежурили охранявшие посольство милиционеры. Милиционеры в него то и дело заглядывали. По ночам они нарочно чем-то гремели, громко говорили, не давали спать”.
Августина: “Милиционеры стучали в окно и кричали: вставайте и молитесь, собаки”.
Тимофей: “Самым неприятным было слышать крики о помощи тех, кто по нашим стопам пытался прорваться в посольство. Их хватали буквально на наших глазах. Я сразу представлял себе их дальнейшую судьбу. Когда мне было девять лет, мы с матерью навещали отца в лагере. Эти сцены до сих пор у меня перед глазами”.
Сотрудница консульского отдела приносила им продукты из московского магазина. Жили в изоляции — ни газет, ни радио. На свежий воздух не выпускали. Решили пожаловаться президенту Картеру, и тогда их стали выпускать погулять на пятнадцать минут в посольский садик, обеспечив верхней одеждой.
Обнадеженные успехом, написали письмо Папе Римскому, и их пустили на воскресные богослужения посольской католической общины. “Слово Божье — оно и на чужом языке таким остается”, — сказала Августина.
Но, возможно, это было связано и с тем, что в 1979 году американская печать стала критиковать Госдеп за условия содержания знаменитой Сибирской семерки.
“Ехать не советовал”
Августина обратила внимание, что в их первый визит в 1963 году весь обслуживающий персонал посольства был американский. Теперь же там работали русские уборщицы, охранники.
С этим обстоятельством сидельцы связывали свое подозрение, что за ними следили сразу две стороны, не только американцы, но и русские. И не без оснований.
В книге Лидии описан любопытный эпизод. Однажды к ним на свидание явились гости. Двое пятидесятников — Борис Перчаткин и Владимир Степанов приехали с Дальнего Востока уговаривать их покинуть посольство. Было очевидно, что они сделали это под нажимом КГБ. После громких уговоров Перчаткин шепотом сказал: не сдавайтесь, вы смелые люди и внушаете всем нам надежду.
Этот совет, наоборот, напомнил мне услышанный когда-то рассказ (возможно, апокрифический) о том, как Сталин послал Корнея Чуковского в Финляндию уговорить жившего там Илью Репина вернуться на родину. Чуковский по возвращении доложил в Кремль, что задание партии ему выполнить не удалось. Только годы спустя в опубликованных репинских дневниках обнаружилась запись: “Приезжал Корней. Ехать не советовал”.
Один из пионеров Исхода Евгений Бресенден описывает ту же историю несколько иначе. Борис Перчаткин рассказывал ему, что совет не покидать посольство он написал на листочке и незаметно передал его кому-то из семьи Ващенко. Но, так или иначе, главное то, что история имела продолжение.
Когда визитеры вернулись, Перчаткина вызвали куда надо и упрекнули — вы на наши же деньги нас же и надули. Видно, наблюдали за их встречей в посольстве не только с той стороны, но и с этой. “Плакали ваши денежки”, — с вызовом ответил Перчаткин.
Увы, хорошо смеется тот, кто смеется последним. Последними посмеялись другие. Вскоре насмешнику подарили охотничий нож и при помощи свидетельских показаний засадили за незаконное хранение оружия.
Дом-два
Итак, за ними наблюдал Большой брат, я бы даже сказал, сразу два Больших брата. Августина говорит, жили как в стеклянном доме, вся их комната просвечивалась и прослушивалась. Никакой личной жизни. И добавляет, потупившись: как муж вытерпел, не знаю.
Две семьи жили в одной комнате в течение пяти лет. Двадцать четыре часа каждые сутки. Трое взрослых людей, всем за сорок, три девушки двадцати с лишним лет и юноша. Пусть остальное довообразит читатель. Автору известны некоторые вышедшие наружу неприятные подробности, но повторять их не хочется.
Сами участники упоминают случавшиеся между ними ссоры и, главное, часы тягостного молчания, когда все старались не глядеть друг на друга.
Августина в разговоре со мной не раз повторяла: “Как же все это можно было бы вытерпеть без помощи Божьей!”.
Никто не хотел уступать
В США возникло общественное движение в поддержку Ващенко и Чмыхаловых. Осенью 1978 года советские дипломаты просили Госдеп о прекращении демонстраций перед советским посольством в Вашингтоне. Президент США получил пятнадцать тысяч писем с вопросами о судьбе сидельцев, ею интересовались журналисты едва ли не на каждой пресс-конференции в Белом доме.
Избрав “тихую дипломатию”, Картер дважды посылал в Москву с конфиденциальными визитами доктора Олина Робисона, президента Мидлбери-колледжа, чтобы договориться о получении ими выездных виз. Чего он добился — лишь устного обещания не преследовать их, если они вернутся в Черногорск.
Многие верующие разных вероисповеданий хотели помочь им, но посольство категорически отказывалось принимать финансовую помощь на их имя. Два американских туриста в Москве, не знакомые друг с другом, предложили жениться на сестрах Ващенко с тем, чтобы их вывезти. Но брак был бы недействительным по советским законам.
Их посещали американские сенаторы и конгрессмены. 20 сентября 1979 года с ними впервые встретился посол Тун. Самолично зашел к ним в комнату.
В то время все сочувствовавшие Ващенкам возлагали надежды на Московскую Олимпиаду. Поллок закончил свою книгу следующим восклицанием: “Немыслимо, что в июле 1980 года в Москве под символом улыбающегося медвежонка пройдут Олимпийские игры, в то время как в самом сердце Москвы будет томиться Сибирская семерка” 9.
Надеждам не суждено было сбыться, им положил конец ввод “ограниченного контингента советских войск” в Афганистан.
Брат
В это время Александр, старший сын Петра и Августины, сидел в колонии за отказ от службы в армии. Его судили за полгода до последнего проникновения в посольство.
Зал суда заполнила семья Ващенко и их соседи, сплошь верующие. На слова “Встать! Суд идет!” присутствующие не отреагировали. Петр объяснил судье, что советский суд состоит из атеистов, и те, кто верит в Христа, не могут перед ними вставать. Но он все же встал, но как перед людьми, а не как представителями безбожной власти.
Процесс шел недолго. Представитель военкомата подтвердил, Саша вины не отрицал и пояснил, что, как христианин, не может носить оружие. Свидетель с места работы — транспортного предприятия — охарактеризовал обвиняемого как хорошего работника, отказавшегося, правда, вступать в комсомол.
Когда суд удалился на совещание, присутствующие запели гимны, один за другим. Судья испугался возможных волнений и вызвал милицейское подкрепление. Александру определили три года, как и просил прокурор, и отправили в Минусинск, в ту же тюрьму, где сидел его отец, а потом в лагерь. Семья навестила его там 7 апреля, в день рождения. До прорыва в посольство оставалось меньше трех месяцев.
Игорь Губерман, знаменитый впоследствии автор “гариков”, оказался с ним в одной колонии. В книге “Прогулки вокруг барака” он пишет: “Положение же Саши Ващенко усугублялось еще тем, что уже год тому назад его отец и мать прорвались — причем буквально, ибо пробежали сквозь охрану — в американское посольство в Москве, попросили убежища и жили теперь там, дожидаясь своих детей. ...К нему ездили уже какие-то гонцы, уговаривая не ехать с отцом и матерью, и то суля всякие жизненные блага, то неприкрыто угрожая”.
Потом он рассказывал, как его заставляли подписать письмо, что отказывается эмигрировать, если его семья все же покинет страну.
Упомянутый выше Сергей Иванович Ващенко в разговоре со мной припомнил, как в 1981 году беседовал с двоюродным братом о необходимости уважения ко всякой власти, какой бы она ни была. Власть надо признавать, любая власть, в том числе и советская, от Бога.
Такого рода увещевания и аргументы нередко высказывались “умеренными” в их беседах с “эмигрантами”. Обычно они, ссылаясь на Послание апостола Павла к римлянам, говорили — сопротивление власти — грех, ибо нет власти не от Бога, и никому не дано изменить этот порядок, следует смиренно переносить лишения. Те же в ответ, также ссылаясь на Священное писание, говорили, что это власть антихриста.
Александр же ответил иначе: “Злой я на советскую власть”. И добавил, что никогда не забудет, как его с детства гоняли по интернатам, родителей почти не видел.
9 John Pollock. Р. 261.
Источник: "Знамя"
