Нет больше места для честного разговора о религии и культуре. Критика современной мутации христианства в идеологию, тема слияния советской идеологии с православной — об этом, оказалось, неуместно говорить на Западе в академической среде. Потому что в ней не должно быть политики. При этом православным сегодня называется всё что угодно. *
Культурологию критикуют с разных сторон, потому что это такая «дама», которая очень любит покушать и откусывает от разных наук — от социологии, истории, философии, филологии. Когда это все у нее внутри переварится, и она приобретет какую-то собственную культурологическую идентичность, неизвестно. Покуда те науки, которые она впитывает в себя, набрасываются на нее, утверждая, что культурологии не существует. А для меня в конце 90-х – начале 2000-х это была удобная ниша после филологии для того, чтобы свободно заниматься религией и литературой, потому что филологи, естественно, говорили, что я уходила в религиоведение, а религиоведы утверждали, что было слишком много литературы. Я много лет потратила на то, чтобы утвердить и как-то развить внутри России в академической среде новую дисциплину – религия и литература. И я начала это с большим энтузиазмом, а потом в ужасе оглянулась вокруг, потому что увидела шесть томов Дунаева, в которых поэтическое упоминание о пенатах говорит о язычестве, западное влияние пагубно для христианина, а одесную от Бога оказывается только Достоевский, да и то с оговорками. Это не наука, а Страшный суд над русской литературой.
И я тогда пыталась сделать что-то в отдельно взятой кафедре на факультете иностранных языков, кафедра была всего 9 человек, 7 было верующих. Я организовала центр по изучению религии и культуры, ученый совет дал мне добро, но никто меня не поддержал. (Потом я оглянулась вокруг и поняла, что этот центр делать не с кем, только если с И. Карацубой). Потому что начались процессы над художниками. И когда я заявила на конференции, где я вела секцию по религиозно-философским аспектам взаимодействия культур, что на выставке «Осторожно, религия» очень многие экспонаты были сатирическими и антиклерикальными в хорошей, высокой традиции антиклерикализма, которая критикует пороки Церкви, но никоим образом не является богохульной, на меня набросились участники конференции. Среди них оказалась эксперт, которая писала обвинительную экспертизу на художников. И я поняла, что в Университете, наверное, ничего не получится.
Тогда я стала смотреть на Запад, и там нашла уже утвердившуюся дисциплину по изучению религии, литературы и искусства.… Уже все готовенькое. Как к Византии в свое время обратились и взяли все готовое. Примерно по этому же пути я пошла. Здесь не получилось ничего, и я обратилась к англичанам, потому что английская и русская литературы, мне кажется, наиболее наполнены религиозными ценностями, смыслами. Я пыталась найти в Англии такую среду, которая бы занималась просветительской работой, анализируя литературу с богословской позиции, учитывая при этом 200 лет библейской критики, свободу теологической мысли Запада, и сочетая это с уважением к художнику как к человеку, у которого есть личное откровение, потому что Бог дает ему талант не как иллюстратору догматов и неких вымышленных традиций, а как со-творцу. На Западе я в течение 9 лет организовывала конференцию по религии и литературе в Даремском университете и в МГУ. У нас собрался хороший круг: с английской стороны священники и профессора — у них это часто совмещается, что мне очень нравилось, и с нашей стороны — мой научный руководитель Андрей Николаевич Горбунов — профессор, шекспировед и дьякон РПЦ.
Но потом я привезла в Англию доклад о современной антиутопии: Пелевин, Сорокин, Быков, — начала с Войновича. Конференцию я назвала «Мертвые души в религии и литературе», и привезла доклад о мертвой религии — симбиозе марксизма-ленинизма и православия в России на материале антиутопий. Мой доклад вызвал возмущение у английских православных, потому что они увидели в этом нападки на Православие. Представляете себе цитаты из «Дня опричника» Сорокина о Бате, который любит «речи возвышенные» говорить: «Речей этих у Бати нашего дорогого три: про Государя, про маму покойную и про веру христианскую(...) И дальше идет текст о Символе веры и о врагах церкви. Эти цитаты привели в ужас и православного священника Сурожской епархии, который с возмущением покинул аудиторию и перестал со мной общаться, а организаторы сказали: «Лена, ты так все смело говоришь. Ну, если что, ты к нам прилетай». Я сказала: «Вы знаете, если что, вы меня поддержали лучше бы с моим докладом». Но эта конференция прекратила существование после моего доклада. Больше ко мне не обращались с просьбой организовывать ее.
Т. е. критика современной мутации христианства в идеологию, эта тема слияния, или «снычевщины» как слияния советской идеологии с православной, заворачивание ценностей и установок советской идеологии в православную обертку, — об этом, оказалось, неуместно говорить на Западе в академической среде, потому что в академической среде не должно быть политики. Это нехорошо, невежливо по отношению к благостной университетской среде Великобритании, лучше говорить о Чосере, о Мильтоне. Зачем так резко — о современной российской антиутопии, о сатире, о социально-политических проблемах? Не нужно. Так что поиск профессиональной среды в Великобритании тоже завел меня в тупик.
Последняя площадка, которая оставалась в Москве, это был Центр Карне́ги, который здесь называют Центр Ка́рнеги, где я делала большие обзоры по религии и современной художественной культуре. Шесть лет назад, в 2007 году, такой обзор вызвал большой интерес, пришли профессора из многих университетов, меня поздравляли, говорили: «Ой, как смело! Как хорошо!» Статья «Религия и художественная культура: плохой мир лучше доброй ссоры» была опубликована.
В прошлом году меня попросили сделать такой же большой обзор по разным жанрам, и поп-культуру я брала, в общем, довольно широко. Но когда я дала прочитать мой обзор-доклад, один из организаторов, ведущий религиовед России Сергей Борисович Филатов, мне кричал в трубку: «Все хорошо, Елена Ивановна, кроме Pussy Riot. Про Pussy Riot отвратительно. Это ужасно! Я от Вас не ожидал! Вы иссушили свой ум политикой. Это безобразие! Я так в Вас разочарован!» На что я сказала: «Я в Вас тоже разочарована, Сергей Борисович, потому что как только стали осуждать и сажать, религиоведы бросились почему-то всячески услужливо ублажать Московскую патриархию, и Вы в том числе». Он закричал: «Да когда? Да где?» Я ему объяснила, да когда, да где, и сказала, что я отзываю свой доклад, и в Центре Карнеги я больше не буду выступать. Мне позвонили другие организаторы, сказали: «Ну, что Вы, что Вы! Вы все-таки выступите». Я пришла. Было очень мало людей. Профессура из многих мест просто не пришла на этот доклад для того, чтобы, видимо, не знали, что они участвовали в таком «бесовском» действии.
Обсуждение доклада было ужасным. Один из религиоведов, Борис Кнорре, сказал мне, что девочки переступили черту, подобно Раскольникову, и что нельзя так их защищать, потому что народ не понимает. Он был в провинции, там народ не понимает. «Надо ближе к народу быть, Елена Ивановна». А другой мне рассказал: «Что Вы тут все это анализируете, всякие мыльные оперы, рок современный» (потому что я показала, какие религиозные образы идут на потребу — в «мыльных операх», в современном массовом кинематографе в целом, в православном роке так называемом. Ой, там богатейший материал!) — «из говна конфетку делаете. Что же Вы за ученый такой?» Я говорю: «Да нет, это не я из этого конфетку делаю, а это вот так широко распространено, а вы этого не замечаете. Но это же нужно анализировать, в каком виде и какие религиозные представления наполняют сегодня массовую культуру, и насколько это все далеко от христианства — то, что называет себя православным кинематографом, православным роком, православным, я не знаю, еще чем.
В общем, православным сегодня называется всё, и это обычно совершенно далеко от христианства. Это такое дремучее агрессивное язычество, советская идеология, все, что угодно, но только не христианство.
Ну, вот, собственно, это было мое прощание с последней площадкой, на которой я могла спокойно рассказывать о взаимодействии религии с художественной культурой в Москве. Какие остались площадки, не знаю… Сегодня я опубликовала статью на Грани.ру о том, как я больше года писала на Запад своим коллегам в области религии, литературы и искусства, писала Церквам (мы составляли письма, и во Всемирный Совет Церквей, и в Европейский Совет Церквей, и архиепископу Йоркскому, и в Канаду). У меня было очень много связей в разных церквях за рубежом, я всем написала письма с просьбой поддержать Pussy Riot, потому что мне казалось, что это очевидная, как Чепарухин говорит, черно-белая история о красавицах и чудовище: beauty and the beast. Все, казалось бы, ясно. Нет, никому особенно не ясно. И нужно сказать, что моя сфера — религия, литература и искусство — оказалась тоже довольно консервативной. И на Западе в том числе, там, где это, казалось бы, давно опирается на свободную критическую теологическую мысль. Все равно это академическое сообщество на поверку оказалось очень консервативным. А Pussy Riot – очень хорошая лакмусовая бумажка, проверяющая коэффициент веры, знания, свободы и солидарности.
А затем я получила замечательное письмо из Голландии. Это было счастье, потому что я ей не писала, но она сама меня нашла: голландский пастор и профессор теологии Хелейн Зоргдрагер, идеал, который описывала Надя Толоконникова; женщина на амвоне. В английском документальном фильме Лернера и Поздоровкина о Pussy Riot, который, мне кажется, надо критически рассматривать, Надя говорит: «Мы пришли на амвон, потому что женщина — это не греховное существо, не низшее. Она должна стоять на амвоне. Она должна проповедовать». Вот такая женщина и нашлась: действительно, Хелейн Зоргдрагер стоит на амвоне, она пастырь, и в то же время — профессор теологии. Она сама, по своей инициативе, я ей не писала, никогда ее не знала, организовала международный междисциплинарный семинар по Pussy Riot, пригласила людей со всего мира — историков, социологов, богословов, недавно они провели третье заседание, посвященное проблеме кощунства в деле Pussy Riot.
И я там сделала доклад, который, по-русски звучит «Панк-молебен Pussy Riot против кощунства». Я собрала все строчки панк-молебна в определенной последовательности, распределив по тем кощунствам и ересям, по которым они ударяют в Русской православной церкви. У меня получился довольно длинный список. Это, конечно, сергианство, идолопоклонство по отношению к цезарю-царю Путину, по отношению к храму и к сакральному пространству и прочим материальным предметам из сферы так называемого священного сакрального. Это, безусловно, хула на Духа Святого, раз они обвиняют девочек в сатанизме, да? Если то, что, на мой взгляд, наполнено благодатью Божией и послано Богом, рассматривается как ведомое Сатаной, соответственно, это хула на Духа Святого. Это, безусловно, манипуляция со святынями (с так называемым Поясом Богородицы) в политических целях, и это тоже, конечно, кощунство. И это, конечно, симония, т. е. продажа благодати, ну, в широком смысле, не как только продажа должностей, а как торговля благодатью.
В Голландии были довольно хорошие доклады, и меня хорошо приняли. Но на следующий день, когда должна была быть моя лекция в Амстердамском свободном университете, не пришел ни один человек. Т. е. это говорит о том, что на Западе все тоже очень непросто. Потом мы выяснили, что некоторые объявления о моей лекции были сорваны. В то же время там проходила презентация книги: мой бывший, можно сказать, друг, священник православный, англичанин, который когда-то, 6 лет назад вылетел из аудитории с возмущением после моего доклада о сорокинской антиутопии, представлял свою книгу. Туда приехал ректор Свято-Троицкой семинарии в Джорданвилле, разные православные богословы, и объявления о моей лекции, где я в балаклаве с иконой Pussy Riot, развешенные на факультете теологии Амстердамского университета, были сорваны. Там существует два центра. Один занимается изучением Православия и получает грант от Московской патриархии, а другой занимается изучением восточного христианства, критически относясь к Московской патриархии. То есть, площадка, где я могу говорить свободно, на Западе очень узкая. Я была рада, что я вообще хоть какую-то нашла, да, и она оказалась очень малым стадом в окружении либо равнодушия, либо сопротивления.
* Текст выступления на VI-м собрании Общества христианского просвещения : "Бренд православия: к 1025-летию Крещения Руси"
Источник: Правая.ру
