Григорий МЕЛАМЕДОВ
В нашей истории было несколько моделей отношений светской и духовной власти. Их смена в большей степени определялась переменами в государстве, чем внутренним развитием Церкви.
Первая модель — когда обе власти были сильны и сравнительно независимы друг от друга. Некоторые считают ту эпоху чуть ли не Золотым веком, хотя всё было далеко не безоблачно.
Только При Петре I происходит упразднение должности патриарха и объединение светской и религиозной власти в особе императора. С точки зрения теологии, эта система была разработана лучше, чем все, что было до и после нее. Церковь давала царю легитимацию через обряд помазания, провозглашала его представителем Бога и с этой минуты признавала его главой самой себя. Поскольку весь народ был воцерковленным, он признавал власть царя как в мирской, так и в духовной сфере.
Однако именно идеологическая стройность системы самодержавия погубила ее. С распространением материализма и атеизма фигура монарха потеряла сакральное значение, что и открыло дорогу революции.
На образ мыслей просвещенных классов России, безусловно, оказал влияние принятый в 1905 г. во Франции закон об отделении церкви от государства. Но там инициатива исходила от гражданского общества.
В России же инициатором разделения, - вопреки сложившейся в советское время точке зрения, - выступила сама Церковь, которая в условиях революции хотела обеспечить невмешательство государства в ее дела.
29 апреля 1917 года Святейший Правительствующий Синод сделал заявление, о котором до сих пор молчат учебники истории: "Происшедший у нас государственный переворот, в корне изменивший нашу общественную и государственную жизнь, обеспечил и Церкви возможность и право свободного устроения".
Осенью 1917 года Поместный собор Православной церкви одобрил постановление "О правовом положении Российской Православной Церкви". Этот документ, в частности, устанавливал следующее:
"Православная Церковь в России в учении веры и нравственности, богослужении, внутренней церковной дисциплине и сношениях с другими автокефальными Церквами независима от государственной власти и, руководясь своими догматико-каноническими началами, пользуется в делах церковного законодательства, управления и суда правами самоопределения и самоуправления".
Таким образом, когда в феврале 1918 г. Совнарком принял "Декре́т об отделе́нии це́ркви от госуда́рства и шко́лы от це́ркви", разделение де-факто уже произошло.
Большевистский декрет имел совсем другой смысл, - фактически, он ставил Церковь вне закона, изымая у нее собственность, запрещая владеть собственностью в будущем и даже запрещая ей иметь права юридического лица.
Этот драконовский закон на практике оправдывал любой произвол в отношении верующих; его действие прекратилось только с падением советского режима.
Скажем, справедливости ради, что позиция Церкви в отношении республиканской формы правления осталась двойственной. С одной стороны, остается в силе приведенное выше заявление, что "переворот", то есть свержение монархии дало Церкви свободу. В то же время, согласно церковным догматам, монархия является единственной формой правления, освященной Богом; республика, демократия — всё это считается допустимым, дозволенным, но не освященным.
Однако, постановление Собора 1917 г. о независимости Церкви от государства выражено абсолютно ясно и не отменено. Более того, уже в постсоветское время РПЦ приняла ряд документов, запрещающих священникам вмешиваться в политику. Первый из них был принят Священным Синодом сразу после октябрьских событий 1993 г., он запрещал представителям Церкви баллотироваться в органы государственной власти и вступать в партии.
В 2005 г. принимаются "Основы социальной концепции Русской Православной Церкви". В документе говорится: "Невозможно участие церковного Священноначалия и священнослужителей, а следовательно, и церковной Полноты, в деятельности политических организаций, в предвыборных процессах, таких, как публичная поддержка участвующих в выборах политических организаций или отдельных кандидатов, агитация и так далее". В 2008 г. Архиерейский Собор вновь заявил, что взаимодействие Церкви с политическими партиями не должно носить характера политической поддержки.
В 2009 г. Архиерейский Собор подчеркнул "непредпочтительность для Церкви какого-либо государственного строя, какой-либо из существующих политических доктрин, каких-либо конкретных общественных сил и их деятелей, в том числе находящихся у власти".
Заявление 1993 года вполне понятно, - военные столкновения раскололи всю нацию, включая верующих, и РПЦ просто не могла стать на чью-либо сторону.
Но спрашивается, для чего Церковь уже при Путине так часто возвращалась к одному и тому же вопросу. Ответ содержится в тексте все той же "Социальной концепции". Там говорится, что общецерковная поддержка различных "политических доктрин, взглядов, организаций и деятелей" полезна лишь в условиях антирелигиозных гонений, но когда она происходит под давлением государства или политических структур, результатом становятся "разделения и противоречия внутри Церкви, отход от нее части нетвердых в вере людей".
Яснее не скажешь. Яснее было бы уже неприлично.
Тот факт, что в нулевые годы в России устанавливается диктатура, был очевиден для всех. Но какая именно диктатура, в какой форме? Алексий II, видимо, раньше других понял, что Путин взял курс на создание корпоративного государства. Прежде всего, это вытекало из личного мировоззрения президента, - Россия представляется ему гигантским концерном, который должен управляться по тем же принципам, что и крупнейшие финансово-промышленные корпорации мира. Дальнейшие шаги Путина как в политике, так и в экономике подтвердили предположение о создании корпоративного государства.
В таком государстве, в отличие от некоторых других разновидностей диктатуры, духовенство не может сохранять независимость. По-видимому, именно этого боялся и, как мог, старался не допустить покойный Патриарх.
Сегодня уже ясно, что его преемники не смогли выдержать ту же линию. Нет, они не испугались. Они просто не справились с искушением, когда светская власть предложила Церкви воспользоваться ресурсами государства для расширения влияния и борьбы с оппонентами. Часть иерархов проглотила наживку, а цена оказалась слишком высокой. Теперь в глазах общественного мнения Церковь больше не является независимым институтом. Более того, с ее превращением в придаток государства, путинский замысел получает внутреннюю завершенность. Это и пугает оппозицию больше всего.
Есть и другое важное обстоятельство. После прошлогоднего взрыва эмоций на Болотной оппозиция задумалась, есть ли способ лишить диктатуру ее социальной базы. Многие стали понимать, что современная Россия — это специфическое общество, еще не преодолевшее последствия всеобщей криминализации 90-х гг. Большинству россиян по-прежнему свойственно мышление и поведение, по-сути, очень похожее на нормы преступного мира: жажда материального обогащения любым путем, неуважение к чужой собственности, агрессия, политический пофигизм, привычка не просто нарушать нравственные нормы, но и насмехаться над ними.
Стало ясно, что без нравственного возрождения общества нечего даже мечтать справиться с диктатурой. Тем более, с такой изощренно-популистской формой, как корпоративное государство. И очень-очень многие в душе надеялись, что уж в этом-то вопросе Церковь станет союзником. Да и как обойтись без ее участия?
Возможно, оппозиция не хочет в этом себе признаваться, но ее болезненная реакция на альянс РПЦ с властями — это, по-сути, крик о помощи и недоумение: почему вы не с нами, почему оказались по другую сторону, зачем отказываетесь от независимости, которую сами же когда-то провозгласили и которую народ всегда так ценил?
Источник: Эхо Москвы
