О том, что общество наше больно, бездуховно, снизу доверху пронизано коррупцией, грозящей разрушением государства, - об этом изо дня в день вещают нам все СМИ различных политических направлений и пристрастий на протяжении уже многих лет. Посреди этих разговоров, в качестве рецепта от порядком уже затянувшейся болезни, звучат призывы к поиску национальной идеи, каковые поиски один из наших высокопоставленных чиновников назвал "нашей национальной забавой".
Мы, однако, думаем, что указанная "забава" далеко не является забавой, а, напротив, есть самое важное дело по сравнению даже со всей совокупностью всех возможных наших дел и проблем. Почему мы так думаем?
Потому что все наши кризисы, будь то экономический, который сегодня предстает перед нами как глобальный, или будь то политические и социальные кризисы - все они являются производными от кризиса человека, то есть сферы духовной. И нам нужна, чтобы изменить наше кризисное, бездуховное положение, высшая, безусловно нравственная идея, так как никакие, пусть даже самые радикальные, экономические, равно как и иные реформы не прибавят нам ни нравственности, ни духовности. Где же нам взять эту высшую нравственную идею? Разве мы уже не сбили все ноги в её поисках?
Без сомнения, справедливым надо признать суждение тех, кто говорит, что национальную идею невозможно просто придумать. В самом деле: всё придуманное неизбежно будет субъективным и, значит, заранее уже обречено на провал, пусть даже поначалу такая придуманная идея и сможет вдохновить народ и позволит ему добиться определенных успехов. Но это означает, что наша национальная идея, если и может быль нами найдена, то только потому, что она всегда уже у нас есть, всегда находится перед нашими глазами, и мы только по каким-то причинам её не видим.
Почему же мы её не видим? Где же она есть? И каким таким несубъективным, неслучайным образом она к нам уже попала, чтобы она у нас всегда уже была? Над всеми этими вопросами нам следует теперь серьезно подумать и без того, чтобы подумать, а не горлопанить сходу, скажем, о каком-нибудь "имперском духе" и т. п. , - без этого нам сегодня никак не обойтись.
Наша национальная идея только потому может всегда у нас уже быть в той или иной её форме (например, в такой её искаженной форме как коммунизм), что смысл, то есть цель, нашего национального исторического существования нам заранее уже предопределен. А этот смысл, в свою очередь, может быть нам предопределен, только если предопределенным является смысл всей мировой истории в целом. Тогда смысл особого исторического существования каждого народа заранее ему предзадан как его внутренняя возможность и в том числе и нам тоже. Его мы и должны постичь, вглядываясь в наше прошлое и настоящее. Здесь важными оказываются следующие моменты.
Во-первых, если смысл нашего национального исторического существования нам заранее уже предопределен, то его так или иначе, с той или иной степенью ясности могли уже раньше видеть наиболее зрячие, мыслящие люди нашего народа.
Во-вторых, представление о провиденциальном характере мировой истории является краеугольным камнем, основой христианского учения о судьбах этого мира. (Впрочем не только христианского, но и других религий). Провиденциальная идея имеет исток своего происхождения именно из религиозного Откровения. Отметив это, рассмотрим теперь более подробно первый момент.
Наша национальная религиозная философия, как в 19, так и в 20 веках, не мало потрудилась на ниве выявления смысла нашего национального исторического бытия, содержания русской идеи. Но вот в чем дело: все наши религиозные мыслители, начиная от самых значительных (Вл. Соловьева, Н. Федорова, Н. Бердяева и других), утверждали, что русская идея может быть только религиозной. Причем утверждалось, что эта религиозная идея должна быть "всеединой", то есть объединять собою не только даже всё наше общество, но и всё человечество в целом. Россия, по их мнению, должна повести весь мир за собой к некой великой, абсолютно нравственной цели. Однако вот уже только на примере одного нашего, отдельно взятого, сегодняшнего общества мы можем видеть такие глубокие и, кажется, непримиримые противоречия, что помышлять о том, что Россия не только сама сможет выбраться из своего духовного тупика, но ещё как-то сможет и другие народы повести за собой, - это выглядит совершенно нереальным. То есть нереальным уже именно потому, что русская идея предполагается как религиозная, а ведь в нашем сегодняшнем обществе, как можно видеть, религиозное, сакральное измерение почти напрочь отсутствует.
Нам могут возразить: как же так, разве наше время не является как раз временем расцвета у нас православия? Разве не золотятся купола, не восстанавливаются разрушенные большевиками храмы, не строятся новые с расчетом шаговой доступности в больших городах? Разве народ не лезет в ледяные проруби на Крещение и не выстаивает огромные очереди, чтобы поклониться святым мощам, прибывшим из-за границы? Да, всё это есть. Но что, собственно, есть? Расцвет чего мы видим? Расцвет "фасада" и внешней обрядовой стороны православия, каковой и в былые времена оно славилось и за что, в частности, и получало критику от тех же Вл. Соловьева, Н. Бердяева и других. Есть внешний обряд, но нет истинного духа!
Главный раскол в нашем сегодняшнем обществе, как и во всем мире, существует не там, где его многие видят, не между богатыми и бедными, а между верующими и атеистами. У нас, при опросах сегодня, подавляющее большинство людей называют себя православными. Однако большинство из этого большинства не являются людьми воцерковленными, и не случайно. При более подробных опросах оказывается, что невоцерковленные люди, называя себя православными, не верят в основные догматы христианского символа веры. То есть не верят в то же самое, во что не верят и атеисты, видя в этих догматах явный абсурд. В частности, для современного человека (если он не является уж очень наивным, каковых, впрочем, тоже немало), совершенно невозможным является признать, что в конце времен в буквальном смысле с буквального неба спустится Человек, который был распят в Иудее около 2000 лет назад, и совершит конец света и суд над всеми живыми и воскресшими.
Для атеиста такое буквальное "второе пришествие" есть полный абсурд. И в этой своей оценке он нравственно стоит выше того, кто, осознавая этот абсурд, называет себя православным. Потому что атеист в данном случае честен перед самим собой да и перед другими, а значит, если рассматривать этот вопрос с религиозной точки зрения, - и перед Богом. Напротив, тот, кто себе лжет, кто называет себя по моде православным, а сам не верит, тот безусловно грешен. Честность и правда разве не выше лжи и неправды? А постоянная ложь самому себе разве не есть самая изощренная бездуховность?
Наивно же верующие в абсурд, среди которых, впрочем, есть и совсем неглупые по жизни люди, - пожалуй, и духовны, но по своей незначительной в обществе численности они не "делают поводу" в нём. Впрочем они её не делают и в тех "христианских" странах, где их значительно больше, потому что относятся в основном к малообразованным, некреативным слоям общества. Креативная же, гуманитарная и особенно технократическая, интеллигенция в большинстве своем - атеисты. Поэтому, собственно, и возникает вопрос: как в такой ситуации речь может идеи о том, что национальная идея, которая должна объединить общество и дать ему для развития безусловную нравственную перспективу, может быть религиозной? Разве между атеистами и верующими возможен компромисс? Разве атеист может стать верующим без того, чтобы ему идти на сделку со своей совестью? Невозможно! Однако никто и не может расчитывать на то, что задача объединения общества на духовной, религиозной основе не является трудной. Только оттого, что мы сегодня осознаем, что другого выхода у нас просто нет, только поэтому нам и придется её решать.
Однако в самом ли деле национальная идея должна быть религиозной?
Разве деятели культуры, например, не считают себя людьми духовными? Разве не слышим мы от них, что для того, чтобы общество стало духовным, надо просто правительству выделять побольше средств на культуру, а не финансировать её по остаточному принципу? Культуру надо поставить во главу угла, тогда будет и духовность и подъем во всех сферах жизни общества, говорят они.
В таких рассуждениях, кажется, всё логично. Культура - сфера духовная, значит, и общественное здание, возведенное на этом основании, в целом должно быть духовным. Остается, однако, вопрос: а духовна ли сама-то культура? И если духовна, то в каком смысле? В этом нужно разобраться.
Культура, которая в этих рассуждениях имеется в виду, - это наша европейская гуманистическая культура. Она начинается как эпоха Возрождения, проходит эпоху Просвещения и в конце концов через нигилистический кошмар модернизма 20 века приходит к сегодняшнему, не менее нигилистичному, но в иных формах, постмодерну. Иначе говоря, эта культура есть феномен светский, а по своей сути - атеистический. По отношению и в сравнении (а всё познается в сравнении) с эпохой Средних веков, которую она и стремилась преодолеть, культура есть феномен - бездуховный! (Правда, с определянными оговорками, о чем скажем ниже). Бездуховность культуры выражается прежде всего в том, что созданные ею произведения - главным образом искусства и литературы - в конечном счете оказываются просто предметами потребления, из которых человеком извлекается для себя так называемое эстетическое удовольствие. Это последнее по сравнению, скажем, с удовольствием гастрономическим есть удовольствие "духовное", а не материальное, но, по сути, ничем от него не отличается. И в том, и в другом случаях имеет место простое потребление целиком посюсторонним человеком удовлетворяющего его потребности продукта. Потребление же эстетического продукта в конечном счете оказывается формой развлечения и отвлечения от повседневности, отдыхом от неё, для того чтобы затем, отдохнувшим, вновь в неё погрузиться.
Тогда дальше у нас сам собою напрашивается вопрос: а что вообще в таком случае есть духовность? Когда можно сказать, что она вот, присутствует? Чем она определяется? Она определятся отношением человека к своей смерти. Два типа отношений к своей смерти и дают нам возможность ясно различать, духовный перед нами человек (в том числе и мы сами) или, наоборот, бездуховный. Если человек принимает свою смерть как некую естественную, полагая, что она будет означать полное его уничтожение навсегда, и на основании этого принятия полностью погружается в окружающий его мир как единственный - этот целиком посюсторонний человек есть человек совершенно бездуховный. Вся его жизнь состоит из удовлетворения своих материальных и "духовных" (развлечения) потребностей и размножения. И если бы такого рода жизнь человека кто-нибудь стал отстаивать как всё-таки некую духовную, а не бездуховную, то тогда бы ему пришлось признать, что и жизнь животного тоже духовна. Ведь и тот, и другой способы существования по своей сути друг от друга неотличимы.
Духовна же жизнь человека только тогда, когда смерть воспринимается им, наоборот, как противоестественная, как самое большое зло, и на этом основании он через веру ли, или через познание взыскует для себя жизни вечной. Тогда главным для человека является не этот мир, в котором он конечен, а тот, который только ещё возможен, мир воскресения и бессмертия, но войти в него может далеко не всякий, а только праведный.
Два названных противоположных отношения человека к смерти в зависимости от того, какой из них преобладает в обществе, и создают соответственно общую духовную или бездуховную атмосферу в нём. Если люди говорят себе: ведь жизнь одна, живем только раз, - то все их дела и помыслы направлены только на то, чтобы побольше от этой жизни урвать, "успеть пожить", "оторваться по полной". При этом оказывается допустимым нарушение всех писаных и неписаных законов и моральных норм, вплоть до откровенного зверства. Ведь впереди - абсолютная смерть, которая всё спишет! Ну кто тебя и твои дала и делишки после твоей смерти будет помнить? И не таких забывают! Всех забудут! Да и не узнает никто всех моих дел, а если о каких и узнают, то не докажут. Ведь это только для дураков сказано: нет ничего тайного, чтобы не стало явным! Сказки о страшном суде - не для меня!
Если такие представления господствуют в обществе, то тогда никакой гуманистической культурой дело здесь не поправить. Впрочем о культуре мы ещё не всё сказали.
Как мы уже отметили, культура - это феномен светский, и по сути своей атеистический. Однако в ситуации, когда религиозные догматы предстают перед человеком как очевидно абсурдные и через посредство веры, будучи перед собою честен, он преодолеть свою смерть не может, то культура оказывается единственным способом для человека в обретении им духовности через познание, в широком смысле этого слова. Искусство и литература, а затем науки и философия - вот тот путь познания, которым он должен пройти, чтобы самостоятельно и свободно решать для себя вопрос об истине и главным образом - об истине в религии. Понятно, что таким образом осуществляемое отношение к культуре принципиально отличается от бездуховного потребления её с целью получения эстетического и морального удовлетворения. Культурный путь к познанию истины - это, без сомнения, путь к духовности, а значит, и сам уже духовен, пред-духовен. И только в этом есть оправдание культуры. Она есть необходимая ступень в обретении истины для тех, кто в бездуховном мире истину ищет. А таких не так уж и много, единицы. Поэтому думать, что чем больше мы будем окультуривать общество, тем духовоее оно станет, - это есть весьма распространенное заблуждение. Просто больше станет людей, разгадывающих кроссворды и потребляющих эстетические ценности, причем уровень эстетичности этих ценностей будет неуклонно падать в сторону простого развлечения, что на самом-то деле сегодня и происходит.
Окончание следует…
Комментарии