Платон ПРОХОРОВ
Известно, что в глазах представителей некоторых религиозных организаций гарантией нравственности человека может быть только принадлежность к их собственной конфессии. Однако, традиционная конфессиональная мифология постепенно видоизменяется, превращаясь в некоторых случаях в общерелигиозную, где такой гарантией считается уже сам факт конфессиональной принадлежности хотя бы к другой "традиционной" религии. В некотором смысле это даже прогресс, так свидетельствует о снижении в какой-то мере напряженности в отношениях между разными религиозными направлениями. Но тенденции к дальнейшей эволюции такого "плюрализма" пока не заметно.
"Верующий человек не может не жить правдой Божией, - утверждает известный священнослужитель. - Иначе это уже будет мнимо верующий, квазицерковный человек. И сейчас наше общество по большей части настроено если не прямо антирелигиозно, то, по крайней мере, внерелигиозно, а, значит, вненравственно. В обществе царят идеи неконструктивные, индивидуалистические, ведущие не к объединению, а к разделению. Либералы и западники, идеологически группирующиеся, например, вокруг «Эха Москвы», из кожи вон лезут, чтобы разрушить те нравственные принципы, которые связаны с национальными идеалами. Им это во многом удается: приятно же жить безответственно, но имея всевозможные блага. Это тот же самый гедонизм, но связанный с либертарианскими подходами к жизни".
Пару десятков лет тому назад подобные утверждения были бы не только своевременны, но и, вероятно, выглядели бы исчерпывающими в констатировании несовершенства мира. В обличении его греховности, как понимается это в рамках православной, да и любой другой конфессиональной доктрины христианства. Однако сегодня необоснованность попытки религиозной организации приватизировать исключительное право на нравственное водительство понимается гораздо отчетливее. Впрочем, сравнительно недавно в такой экспансии на глубинные лисностные категории не наблюдалось еще и потому, что она была не нужна. То, что принималось за религиозный бум в последних десятилетиях 20-го века оказалось лишь нащупыванием пути, прелюдией к изменениям, которые постигают сегодня саму человеческую религиозность.
Осмысление истории различных культур и общечеловеческого развития к настоящему времени позволяет рассматривать нравственность, как врожденную архетипическую предрасположенность, которая развивается в социальной среде посредством воспитания и обучения. При этом, "религиозность" или "нерелигиозность" среды, как доказал это исторический опыт социалистического строительства в странах социализма, значения не имеет. Нравственные и безнравственные люди существовали и во время государственного православия Российской Империи, и в эпоху атеизма. Поэтому, можно допустить, что причина категорических настаиваний представителей религиозных организаций на том, что нравственное чувство формируется лишь в конфессиональной среде и присуще только верующим людям, достаточно банальна.
Привычные всем формы религиозной институций, как любые другие институты человечества, переживают сегодня кризис. Отчасти этим можно объяснять разные явления, связанные с понятием религии. Это и политизация или фактическое "огосударствление" религиозных организаций, независимо от недопустимости этого светским и каноническим правом, и созревание расколов внутри конфессии, вплоть до образования новых организаций - сект. Очевидно, что это в разной степени касается всех наиболее известных религий мира и не менее очевидно, что в России эта религиозная проблема стоит весьма остро. Поэтому, религиозные институты, наиболее политизированными среди которых и в нашей стране представляются авраамические религии (иудаизм, христианство, ислам), стремятся любыми средствами удержать ключевые для себя позиции регуляторов общественной морали.
Так другой православный священнослужитель, например, оказывается в иллюстрировании этого еще более категоричным. "Протоиерей Всеволод Чаплин и митрополит Иларион совершенно правы в своей оценке западной идеологии, - утверждает он. - И понятно, что православие с его целостной, неколебимой и неподверженной тоталитарному релятивизму системой воззрений этой идеологии противостоит. Если вдуматься, сейчас «тоталитарный релятивизм» - самая главная для нас угроза".
Если в самом деле вдуматься в сказанное, то из слов священника станет понятно, что религиозная структура, формально принадлежащая к одной из ветвей христианства, противопоставляет себя всему, что не отвечает ее внутренней идеологии. Можно сказать и иначе – в силу политических обстоятельств она пытается не признавать факта все более ясного осознания человечеством самостоятельной ценности каждой из культур, составляющих мегакультуру нашей цивилизации. При этом, от полностью лишенного смысла словосочетания "тоталитарный релятивизм" лучше абстрагироваться, так как приписывание тоталитарной по определению структурой "тоталитарности" тому, что является ей альтернативой – слишком заметная нелепость.
Попытки религиозно-государственной корпорации выдвигать идеологическую замену основам глобального общекультурного процесса, в силу обретенного ею реноме выглядят особенно драматично. Нерасторжимая связь РПЦ МП с находящимся в кризисе политическим режимом, наверное, никогда еще не ввергала ее в столь двусмысленное положение. С позиции собственно церкви на рубеже 19-го – 20-го веков при всей катастрофичности последовавших затем событий, сама стадия развития мировой культуры не препятствовала христианской церкви оставаться Церковью-Экклесиа ни "в изгнании", ни "в плену" у большевиков.
Сегодня, если религиозная организация в силу каких-либо причин ошибается в выборе всего лишь следующего шага, это становится невозможным. При условии очевидной идеологической архаичности выбор политического пути не способен привести не то, что к спасению, но и к земному успеху. Особенно при наличии представлений, позволяющих совершенно серьезно утверждать, например, что "релятивизм в Россию проникает очень давно – со времен его возникновения, а его корни можно проследить с Великой Схизмы XI века, когда отделилась западная Церковь".
ReligioPolis
