НАЦИОНАЛЬНЫЕ ОСОБЕННОСТИ ОХОТЫ НА ВЕДЬМ

Борис ФАЛИКОВ

Когда в России случаются преступления, которые своей жестокостью или бессмысленностью выходят за рамки человеческого разумения, немедленно раздаются голоса — это сделали сектанты. Происходит это не только на уровне массового сознания. Повальный испуг перед таинственными сектами и готовность обвинить их во всех смертных грехах в равной мере охватывают и публику, и церковь, и правоохранительные органы. Недавно наш министр внутренних дел даже упомянул список из 10 особо опасных сект, действующих в стране, но оглашать его не стал, чем еще больше подлил масла в огонь.

Страх перед сектами — сектофобия – не является сугубо российским явлением. Он в большей или меньшей степени присутствует и в других странах — в большей на Востоке, в меньшей на Западе.

Различие объясняется просто. Этот страх гнездится в архаических пластах сознания – где оно архаичней, там и страх больше. Ужас перед колдунами и колдуньями, чьи сверхъестественные возможности позволяют им сильно навредить человеку, родился в незапамятные времена. Боязнь загадочных сектантов ему наследует. Диковинные верования и практики также ставят их особняком от большинства публики. И чем эта публика темней и суеверней, тем больше она опасается колдовского вмешательства. И одновременно уповает на него. По сути, это две стороны одной медали. Не секрет, что у нас всякие маги и экстрасенсы пользуются огромной популярностью и зарабатывают немалые деньги. Но это еще более увеличивает страх перед ними. Не дай Бог, сглазят. Или, того хуже, учинят сатанинский ритуал и загубят невинные жизни. Отсюда готовность, с которой на сектантов у нас валят самые страшные преступления. На Западе выражение «охота на ведьм» давно стало метафорой, на Востоке оно нередко отражает реальность, ну а мы, как обычно, зависли где-то посередине.

Но главное наше отличие от цивилизованного мира не в этом. Если в Европе массовым психозам противостоит закон, то у нас они нередко подхватываются самими правоохранительными органами (вспомним «список сект» министра Нургалиева). Однако еще большую роль в раздувании сектофобии играет православная церковь. Вроде бы понять ее можно.

Борьба с магическими суевериями является одной из задач РПЦ. Вот только трактуется она крайне расширительно, фактически превращаясь в борьбу с религиозным инакомыслием, когда сектантами объявляются любые конкуренты православия.

И чем они жизнеспособней, тем больше у них шансов попасть в «расстрельный список». Взять, к примеру, пятидесятников. Они заметно теснят РПЦ за Уральским хребтом. И вот уже иначе как сектантами их не кличут. Миф о сектантской опасности значительно облегчает православной церкви конкурентную борьбу. Не нужно убеждать потенциальную паству в истинности своего учения, тратить массу усилий на социальную и благотворительную работу, достаточно просто заклеймить конкурентов, объявить их врагами рода людского. Мол, они не столько обращают людей в свою веру, сколько подвергают их разного рода магическим внушениям, то есть просто-напросто обманывают. Обманщики в одном легко становятся обманщиками в другом. Те же пятидесятники — это не столько религиозные, сколько криминальные структуры, и заниматься ими должны правоохранительные органы. Таким образом,

эстафета борьбы с сектами передается силовикам. И те охотно ее подхватывают.

Происходит это по очень простой причине. Силовые органы, подобно любым бюрократическим структурам, любят получать рекомендации извне, поскольку это сужает поле их собственной ответственности. Список опасных сект был наверняка вручен министру Нургалиеву «православными экспертами». Подобный перечень потенциальных правонарушителей облегчает органам жизнь. Вместо того чтобы искать реальных преступников, можно заняться работой с подозреваемыми. И по ходу дела успокоить общественное мнение ссылкой на проклятых сектантов: ясно, что все беды от них.

Третьим непременным участником антисектантской истерии является пресса. Причин две. Одна лежит на поверхности: домыслы о страшных сектах всегда хорошо читаются, а стало быть, значительно повышают тиражи. Этот принцип был открыт еще первыми таблоидами, появившимися после Первой мировой. Рассказы о подвигах знатных сатанистов вроде Алистера Кроули на равных конкурировали в них с пикантными историями из постельной жизни кинозвезд и байками о кровавых похождениях королей преступного мира. В этом смысле ничего в мире не изменилось. Разве что к бумажным таблоидам добавились электронные. Вторая причина менее очевидна и в значительной мере характерна именно для России. Наша пишущая братия легко верит в то, что сектант способен на любое злодейство: ведь вряд ли он выбирает свои диковинные верования случайно. Либо он становится жертвой психологических манипуляций и теряет контроль над собой, либо изначально имеет расшатанную психику и никогда не умел толком совладать с ней. А такой человек способен на все, включая преступление.

Российское образованное сословие по-прежнему не готово признать, что даже самые странные верования вовсе не обязательно коррелируют с девиантным поведением. И невольно участвует в разжигании иррационального ужаса перед сектами.

Вряд ли российское сознание в одночасье избавится от архаичных фобий. И речь здесь идет не только о страхе перед зловещими колдунами-сектантами. Ксенофобия, болезненное неприятие чужих, — явление того же порядка. А она распространена у нас куда шире, чем сектофобия. Избавление от этих нездоровых состояний ума — долгий и мучительный процесс. Даже в европейских странах он еще далек от завершения. Что уж говорить о громадных пространствах Азии и Африки. Однако если подобные фобии поощряются церковью, правоохранительными органами и прессой, то избавиться от них вряд ли возможно.

Источник: Газета.ру