Игорь ПОДБЕРЕЗСКИЙ
продолжение - нач.ч.1, ч.2., ч.3
Застарелая болезнь
Тут во многом виновата история. По мнению многих наших историков, коренная порча отношений между властью (ныне представленной чиновниками) и подвластными (ныне именуемыми гражданами) произошла давно - во времена Орды, и эта рана не уврачевана до сего дня. От тех же времен достался нам такой феномен, как «русский начальник», он же чиновник. Нередко начальник у нас самодур - исключительно русское явление, неведомое ни Востоку, ни Западу. Он прямой потомок ордынского баскака - насильника, грабителя и вымогателя, который полагал, что завоеванное население существует для его прокормления, а не он для людей.
У нас всем ведает «московский служилый человек», который, хотя и обладает некоторыми достоинствами, но и недостатками не обделен. Этот тип был хорошо разобран Г.П. Федотовым в работе «Россия и свобода». Вот что он писал: «В татарской школе, на московской службе выковался особый тип русского человека — московский тип, исторически самый крепкий и устойчивый из всех сменяющихся образов русского национального лица... Мировоззрение русского человека упростилось до крайности; даже по сравнению со средневековьем — москвич примитивен. Он не рассуждает, он принимает на веру несколько догматов, на которых держится его нравственная и общественная жизнь... Обряд, периодическая повторяемость узаконенных жестов, поклонов, словесных формул связывают живую жизнь, не дают ей расползаться в хаос, сообщают ей даже красоту оформленного быта. Киев был легок, тяжела Москва. Но в ней моральная тяжесть принимает черты антихристианские: беспощадности к падшим и раздавленным, жестокости к ослабевшим и провинившимся. «Москва слезам не верит»... Ясно, что в этом мире не могло быть места свободе... Свобода для москвича — понятие отрицательное: синоним распущенности, «наказанности», безобразия».
В России действует базовый принцип азиатской политической культуры: народ существует для власти, а не власть для народа, народ подотчетен власти, а не власть народу, как это хоть не сразу, но все же установилось на Западе. Власть «течет» сверху вниз, а не снизу вверх, как в демократических странах. Власть в азиатских странах ресурс более надежный, чем собственность, которую власть может легко отнять, что мы и видим в России. Она не служение, а привилегия, награда сверху и источник обогащения. За обладание ею идет упорная борьба, она – а не собственность, как на Западе - гарантирует безбедное и безопасное существование, и дает столь ценимую во многих азиатских странах возможность попирать других.
(Надо сказать, что наша художественная культура - в отличие от политической – является вполне европейской. Русские музыка, живопись, скульптура, а особенно литература, воспринимаются европейцами как вполне понятные, при знакомстве с ними им не нужны объяснения и извинения, без которых не обойтись при знакомстве с культурой Индии или Китая. Тут сказалось плодотворное сотрудничество с Западом в послепетровский период.)
В восточной политической культуре законна только та власть, которая поставлена более высокой властью, а не избрана кем-то. На Западе все политические процедуры осуществляются через институты, работающие чуть ли не в автоматическом режиме, тогда как на Востоке все приводится в движение только понуканиями начальства, без которых все приходит в полное расстройство, и институты не работают. На Западе задача начальства – не мешать обществу, в России – вести его к светлой цели. Красочная иллюстрация этого положения – сравнение Силиконовой долины и Сколкова: первая возникла вокруг Принстонского университета как проявление его не стесняемой интеллектуальной работы, второе – создано начальственным глаголом. И если говорить о подлинной модернизации, то она предполагает переход к свободной жизнедеятельности. У нас же начальство обычно считает, что подвластные ему только мешают, особенно верующие «не так».
Поскольку власть «течет» сверху, постольку высшее начальство подбирает и расставляет по местам низшее, она ценит лояльность и преданность куда выше, чем профессионализм и компетентность. В нашей политической системе все упирается в фигуру самого высокого начальника, который решает все. Но он смертен и его смерть есть момент истины, ибо наступает состояние полной неопределенности. Это самая большая катастрофа, в этот момент страну может развернуть куда угодно, ибо выясняется, что институтов, работающих независимо от того, кто на самом верху, у нас просто нет. В конечном счете, все назначения исходят от этого высшего лица, он – главный «кадровик», ведающий всеми назначениями. Сталин первым в РКП понял, что должность «кадровика» ключевая, и сначала оттеснил своих более интеллектуальных однопартийцев, а потом и расправился с ними.
За смертью первого лица назначать становится некому, а выбирать достойных не приучены. Принцип назначаемости, а не выборности - основа ордынской политической культуры. Выборное начало введено совсем недавно и пока не очень хорошо показало себя.
Но каким бы путем не пришел человек во власть, он все свои усилия направляет, прежде всего, на то, чтобы, избавиться от нежелательных людей или явлений, дать волю своим чувствам, не всегда даже затрудняясь оправдать свои действия доводами разума («а мне плевать - мне очень хочется»). А когда считает нужным привести их, то всегда находит нужное и даже избыточное число холуев-виртуозов («позвольте в плечико поцеловать»), способных и жаждущих оправдать любой каприз, любое вздорное действие властителя самыми тонкими резонами. От всего этого религиозным меньшинствам приходится страдать больше других.
Вспомним: в свое время весь правительственный и идеологический аппарат, захлебываясь от восторга, вещал, как Хрущев, этакий орел, в ООН снял ботинок и стучал им по столу. Потом все принялись воспевать деяния маразматика Брежнева. И сейчас в случае чего найдется достаточно людей, готовых оправдать любые действия власти. Конечно, иногда удается убрать очень уж непопулярного властителя (как убрали того же Хрущева) - но не ради высшей цели, а ради восстановления уже сложившейся коммунистической традиции управления. «Чин» был восстановлен, но не в открытой и честной процедуре, а, как водится на Востоке, путем интриг, заговора и предательства.
Они в ордынской политической культуре играют куда более важную роль, чем в западной, которой, впрочем, тоже не чужды. Проникли они и в российскую религиозную жизнь. Но на Западе все же есть публичная политика со своими правилами и принципами, опирающимися, в конечном счете, на христианскую мораль, на декалог и Нагорную проповедь. Заповеди там тоже нарушают, но всякое нарушение обходится дорого. Востоку и России больше присуще то, что у нас называют «аппаратной политикой», когда все решается не на людях, не публично, не путем всестороннего обсуждения, а в узком кругу, где наушничество, ловушки, подвохи и интриги играют решающую роль. Последнее время в этот круг стали включать и представителей РПЦ.
Обладатели власти – в том числе церковной - явно предпочитают аппаратные игры, и только в период пертурбаций у нас на первое место выходит публичная политика, как случилось 25 лет назад, в начале периода потрясений. И сейчас на наших глазах происходит откат к прежней аппаратной политике, виртуозы которой никуда не делись, и теперь, кажется, вновь выходят на авансцену. Связи, знакомства, личные симпатии и антипатии снова начинают играть первую роль, а главные действующие лица опять - «тонкие проникатели дворцовых обхождений», как писал Алексей Толстой. И, добавим, церковных тоже.
Комментарии