Владимир СЕМЕНОВ
Сегодня исполняется сто лет со дня кончины Льва Николаевича Толстого, нашего великого художника и столь же великого правдоискателя. Официальная церковь до сих пор смотрит на него как на еретика, но ведь и Лютер в своих реформациях далеко ушел от католичества и тоже был предан анафеме и до сего времени числится в еретиках. Что не помешало ему основать вполне жизнеспособную ветвь западного христианства, весьма трудолюбивую ветвь, расцветшую капитализмом и народным богатством.
Лев Толстой по масштабу и упорству своих религиозных исканий ничуть не уступал Мартину Лютеру. В начале XX века в России множились и развивались толстовские коммуны, и Бог весть, как сложилась бы их судьба, не наложись на наших отечественных христиан и верующих любого толка безбожная полоса советской истории.
Самому Толстому при советской власти, можно сказать, повезло, поскольку Владимир Ильич Ленин выдал ему «индульгенцию», назвав писателя «зеркалом русской революции». И еще «зеркалу» повезло, что оно не дожило до победы самой революции, иначе бы его вскоре разбили. Ведь Толстой понимал благо революции совсем не так, как организатор Октябрьского переворота.
Вот запись в «Дневнике» Льва Николаевича за 1906 год:
«Революция только та благотворна, которая разрушает старое лишь тем, что уже установила новое. Не склеивать рану, не вырезать ее, а вытеснять живой клетчаткой…»
Такой революции у нас, увы, не было. Да, пожалуй, и быть не могло. Ни в 1917-м, ни в 91-м роста новой «живой клетчатки» не дожидались, резали по старой ткани, тоже, разумеется, живой. Искромсали так, что до сих пор не срастается.
Слава богу, Толстого печатали и при советской власти. Правда, выборочно. Основные романы и повести, ставшие, действительно, зеркалом, но не революции, а дореволюционной российской жизни, выходили миллионными тиражами. Было издано и академическое Полное собрание сочинений в 90 томах, куда вошли дневники без изъятия («история моей души», как он сам их называл) и письма, но всего пятитысячным тиражом, мизерным для нашей «самой читающей страны». Советскому читателю надо было очень постараться, чтобы суметь познакомиться с этим уникальным грандиозным изданием.
Я всерьез заинтересовался им после Высших литературных курсов, оконченных в 1983 году. Именно там, на курсах, я отчетливо осознал, насколько куцым было мое предыдущее школьно-институтское образование. Именно в Москве, на ВЛК, один из лекторов дал мне понять, что в Полном собрании Толстого можно найти нечто исключительно важное для собственного роста. Поэтому, вернувшись в Мурманск, я поначалу больше читал, чем писал. К моей радости, в нашей областной научной библиотеке сохранился этот полный Лев Толстой почти без потерь, и я сразу взялся за Дневник. Он составил тринадцать больших томов, целое море каждодневных впечатлений и раздумий Льва Николаевича - в основном после 1880 года и до самой смерти, то есть своеобразная Тридцатилетняя война Толстого с самим собой, с государством, с официальной церковью, с бесчисленными предрассудками. Конечно, там была не только война, но и поиски мира, путей к достижению истинной, благой жизни. Вот уж действительно полезное чтение для прочистки мозгов и развития собственного ума.
Проштудировав и законспектировав Дневник, я обратился к сборникам «Круг чтения» в двух томах и «На каждый день» - тоже в двух томах. Они состоят из собранных Толстым мудрых изречений всех времен и народов, и книги эти опять-таки значительно помогли моему пусть запоздалому, но все-таки развитию. Здесь Толстой ввел меня в круг совершенно неизвестных мне дотоле авторов: Федор Страхов, Люси Малори, Генри Джордж, Джон Рёскин, Иосиф Мадзини, Спрингфилд, Амиель, Мармонтель, Фаррар и т. д. Здесь же опубликован массив высказываний целого ряда философов, известных нам тогда лишь понаслышке: Шопенгауэр, Паскаль, Торо, Эмерсон, Сенека, Марк Аврелий. Эти тома не хотелось выпускать из рук, и многое оттуда я тоже постарался законспектировать.
Разумеется, после освоения Толстого мне довелось прочесть еще немало важного, сказавшегося на моем сегодняшнем состоянии. Но больше чем кому-либо, я все равно обязан Льву Николаевичу, его школе. И его предсмертному уходу, потрясшему всю думающую Россию.
Будь моя воля, я бы ввел в наших старших классах курс изучения дневников Толстого. Последовательное чтение и обсуждение этих поисков основ жизни давало бы молодым людям важнейший выпускной импульс. Мотив толстовских усилий по освоению и устроению мироздания остался бы в юношах и девушках как немолчный океанский рокот. Эхо этого звука, глубокое дыхание океанского простора не дает человеку затеряться в дебрях повседневности.
Что заботило Толстого перед уходом, сто лет тому назад?
Вот несколько высказываний из последней тетради его Дневника:
«Истинная религия есть прежде всего искание религии».
«Во всех религиях есть ложь и есть истина. Лжи во всех разные, истина во всех одна. Уже по одному этому можно узнать, что в каждой религии истинно и что ложно».
«Чудеса нужны тем, у кого нет разумной основы для веры».
«К заповедям: не убий, не укради, не прелюбодействуй, надо прибавить: не проси».
«Если религия не на первом месте, она на последнем».
«Самый глупый человек - это тот, кто думает, что все понимает. Это особый тип».
« - Зачем ты живешь? - Не знаю. - А если ты не знаешь этого, то никогда не будешь знать и того, что тебе надо делать и что тебе не надо делать».
И заключительная запись, сделанная уже в Астапово, на смертном ложе:
«Делай что должно, и пусть будет, что будет».
Источник: Мурманский вестник
