СО СВОИМ УСТАВОМ В ЧУЖОЙ МУЗЕЙ

Сергей СОЛОВЬЕВ

Сегодня депутаты Госдумы рассмотрят во втором чтении законопроект, в рамках которого религиозные организации должны получить имущество, находящееся сейчас в ведении государства. Речь идет в основном о музейных помещениях, которые расположены в бывших монастырях и храмах (сейчас в России насчитывается 6584 «религиозных объекта» федерального значения плюс 4417 регионального значения).

В случае если закон будет принят, церковь станет владелицей самой большой в стране недвижимости, исчисляемой миллионами квадратных метров. Кроме того, она частично сможет претендовать на «религиозные памятники» – иконы, предметы церковного быта, хранящиеся в настоящее время в государственных музеях.

Попытки принять подобный закон в минувшие годы вызывали сопротивление деятелей культуры и широкой общественности. Законопроект тогда отложили в долгий ящик, однако в начале 2010 года Владимир Путин на встрече с патриархом Кириллом порекомендовал «ускорить процесс передачи государством церковной собственности и придать ему правовые рамки». В итоге уже в сентябре Госдума рассмотрела законопроект в первом чтении. Причем, как выяснили «НИ», распределение музейного имущества частично уже началось.

Если даже бегло прочесть проект закона «О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения» – а чтение займет не более 10 минут, он очень небольшой, – сложится ощущение, что перед нами никакой не закон. Скорее манифест или вообще декларация. Сразу понятно: власть на стороне церкви. Придите и владейте! В каждой строчке категоричность и почти религиозная истовость.

Здесь не может быть шагов назад и отговорок: если церковная организация заявляет свои претензии на какой-нибудь дом (то есть подает заявление в соответствующую инстанцию), в течение двух недель (вот уж сногсшибательный срок для чиновников) ей должны ответить «да» или «нет». Если «нет», надо четко объяснить почему – тогда у церкви будет возможность оспорить решение в суде. Если «да» – в течение трех (самое большее – шести) месяцев объект можно оприходовать. Заявление можно подавать сколько угодно раз. И везде подчеркивается «безвозмездность передачи», пусть даже прежний владелец вложился по полной. Причем РПЦ относится к грядущему перераспределению имущества как хозяин, которому возвращают утраченные вещи. «Когда закон будет принят, – говорит «НИ» инокиня Ксения (Чернега), руководитель юридического отдела Московской патриархии, – церковь сможет претендовать на то имущество и ту площадь, которое сейчас находится у музеев. Но как мы это сделаем? Будем писать заявления с просьбой передать РПЦ то или иное имущество. А дальше Росимущество будет решать, удовлетворять нашу просьбу или нет. Передачи могут осуществлять как на правительственном уровне, так и на региональном и муниципальном – все зависит от того, что именно попросит себе вернуть церковь. Но главное – это, конечно, высвобождение религиозного имущества».

Однако самый мощный момент законопроекта – в нем наконец-то разъясняется, что такое «имущество религиозного назначения». То, которое нужно отдавать задаром. Здравый смысл подсказывает, что это должны быть прежде всего храмы. Возможно, где-то с советских времен еще остались гаражи и конторы в соборах, электроподстанции в колокольнях и еще какие-то дикие вещи на месте алтарей. Спору нет – их надо отдавать. Правда, в Москве этот процесс будет проходить болезненно, поскольку во многих монастырях сегодня расположены музеи и архивы.

В их числе – Государственный литературный музей, который уже много лет занимает палаты Высокопетровского монастыря на улице Петровка, 28/2. «Судя по всему, музею придется в экстренном порядке покинуть монастырь, – говорит «НИ» замдиректора литературного музея Елена Михайлова. – В 1994 году Ельцин подписал указ о передаче Русской церкви здания Нарышкинских палат Высокопетровского монастыря, в котором уже не одно десятилетие размещается наша постоянная экспозиция. Но в указе было сказано, что произойти это может только после того, как музею найдут походящее помещение. Искали долго. От некоторых музей отказывался. И в результате нас просят перебраться в особняк первой четверти XVIII века (Шалапутинский переулок), некогда принадлежавший Савве Морозову. Мы получаем помещение в 2 тыс. кв. м. Но здание находится в непригодном для эксплуатации состоянии. Оно нуждается в полной реставрации, и его придется приспосабливать под музей. Можно предположить, что весь этот процесс займет не менее двух лет. Больше всего нас беспокоит то, что музею придется обосноваться в бывшей промышленной зоне, сейчас оттуда вывезены заводы, стоят пустые корпуса. Это район между метро «Таганская» и «Крестьянская застава». Посетителям музея добираться придется по темным, безлюдным переулкам. Не исключено, что осенью и зимой, когда рано темнеет, после 15–16 часов в музее не будет посетителей».

Впрочем, литературный музей – не единственный, который пострадает от закона о реституции музейных ценностей. Уже сейчас в законопроекте спектр «зданий, строений, сооружений» настолько широк, что, будь желание, церковные организации могли бы оформить на себя половину Москвы. Судите сами: это и комплексы для «религиозных собраний», для «обучения религии», для «паломничества» (то есть гостиницы) и даже «помещения, предназначенные при строительстве зданий».

Проще говоря, если сегодня церковные юристы найдут в архивах документ, что когда-то строение принадлежало церкви (там могла быть школа, где изучали Закон Божий, или больница, или вообще странноприимный дом – православная церковь некогда была одним из самых крупных собственников в России), оно подпадает под новую реституцию. Точно так же, как и любое «движимое имущество», предметы убранства и культа: проще говоря, иконы, книги, реликвии – все то, чем на 80 процентов заполнены музеи древностей.

 «Исходя из логики авторов этого законопроекта, рейсовый автобус, на котором возят к монастырю, в том числе и паломников, может рассматриваться как имущество религиозного назначения, городская гостиница, которая два года в ХIХ веке использовалась для приема паломников, – тоже имущество религиозного назначения, – говорит «НИ» Алексей Лебедев, доктор искусствоведения, зав. лабораторией музейного проектирования Российского института культурологии. – В этом законопроекте кроме храмов речь идет и обо всем, что их обслуживает. В этом смысле передаваться должен не только храм, но и конюшни, и гостиницы, и крепостные стены с фресками. Вот в таком виде принимается этот законопроект. А связано это с тем, что вообще не определено разумным образом само понятие этого «имущества религиозного назначения». Я не случайно привел в пример автобус, потому что автотранспорт, как это ни курьезно, по нашему законодательству – это недвижимое имущество».

Кстати, кромешным мраком покрыта инстанция, которая будет заниматься передачей зданий и имущества. О ней в законопроекте не сказано ни слова (правда, по словам Ксении Чернеги, это Росохранкультура). Включат ли туда представителей культурного светского лагеря – большой вопрос.

Удивительно, что первым (и, пожалуй, единственным), кто забил тревогу о слишком больших полномочиях закона, оказались музейщики. Они по опыту знают, что значит открыть зеленый коридор для возвращения религиозных ценностей: почти столетняя работа по собиранию, реставрации и сохранению икон и других шедевров в лучшем случае может обернуться долгим сутяжничеством (как в случае с «Троицей» Рублева), в худшем – еще одной волной гибели целого пласта культуры. «Любое общество в процессе своего развития осознает некоторые объекты как ценности, которые необходимо сохранять для передачи из поколения в поколение, – говорит «НИ» Алексей Лебедев. – В какой-то момент человечество говорит, глядя на некую чашку из фарфора: «Стоп. Больше из этой чашки пить нельзя. Ее надо поместить в музей и тем самым изъять ее из бытового обихода». И чем больше объектов, которые общество осознает как ценность, тем выше культура общества. Эти сапоги уже нельзя носить, они сшиты в ХVII веке. А у нас в стране пошел процесс демузеефикации, когда эти самые сапоги выдергивают из музейной витрины и начинают снова месить ими грязь. Давайте опять стрелять из Царь-пушки, давайте опять отдадим сервиз ХVIII века в ресторан, а иконы XII века – в церковь. Вот этому, собственно говоря, посвящен данный законопроект, который, несомненно, примут. За этим стоят простые, вполне прагматичные вещи: у нас сначала делили землю, потом делили недвижимость, сейчас взялись за музеи и памятники, потому что все предыдущее уже поделили. Это борьба за недвижимость, и не надо делать вид, что речь идет о чем-то другом. Это недвижимость, которая принадлежит народу, то есть как бы никому. Значит, ее надо поделить и присвоить. А все остальное – чистая демагогия, которая прикрывает эти очень немудрящие действия».

Самая главная проблема, которую озвучивали на недавнем собрании в Третьяковской галерее лучшие реставраторы и хранители икон, – у церкви просто нет опыта и сил (интеллектуальных), чтобы должным образом содержать ценности. Примеров вполне достаточно: не так давно прогремела история с иконой «Богоматерь Боголюбская». Из Владимиро-Суздальского музея-заповедника ее передали в Успенский собор Княгинина монастыря. В феврале 2009 года на иконе выступили белые пятна плесени: пришлось вызывать экспертов из Москвы и возвращать икону в музей. Есть заключение Центра Грабаря, в котором сказано, что «причиной заболевания иконы стали некачественные условия хранения: она находилась в специально оборудованной камере, поддерживающей искусственный климат, но две «кассеты», которые должны были поддерживать в ней климат, не работали. Икона стояла просто за стеклом, у витрины стояли букеты живых цветов в воде, а со стены, за которой находилась крестильня с купелью, на икону переползла плесень. Замена белокаменного пола на керамогранитный усугубила ситуацию».

Впрочем, архимандрит Тихон (Шевкунов), ответственный секретарь Патриаршего совета по культуре, считает, что эксперты-реставраторы «нагнетают скандал» вокруг этой иконы. «В действительности же дело обстояло иначе, – говорит он корреспонденту «НИ». – Еще в 1946 году безграмотная реставрация иконы во Владимирском областном краеведческом музее привела к катастрофическому ухудшению состояния этого памятника. Последующие реставрации лишь частично раскрыли лик на иконе, но разрушение левкаса (меловой грунт на иконе. – «НИ») и красочного слоя тогда приобрели необратимый характер. Обо всем этом те, кто обвиняет сегодня церковь, стараются не вспоминать. В 2009 году реставраторы объявили о дальнейшем ухудшении состояния иконы. Как выяснилось, витрина вышла из строя. Во множестве заявлений и публикаций на эту тему было объявлено, что церковь получила древнюю икону и загубила ее. Мы не оправдываем церковных служительниц, которые по неведению ставили рядом с иконой цветы. И все же было бы правильным спросить, почему музейные работники, в обязанности которых входил надзор за Боголюбской иконой, профессионально не следили за состоянием древнего памятника? По договору, заключенному между музеем и монастырем, именно сотрудники музея должны были осуществлять регулярный контроль за сохранностью иконы».

В таком случае вопрос о том, кто будет следить за состоянием памятников после передачи их церкви, остается открытым.

Кстати, в отличие от «Богоматери Боголюбской» более счастливая судьба у другого чудотворного образа – «Богоматери Толгской» из Ярославля. Но лишь только потому, что глава музейного отдела Виктория Горшкова каждый день как на работу отправляется в Толгский монастырь и снимает все показатели с датчиков. На конференции в Москве Виктория Горшкова сообщила, что в последнее время главная ее работа заключается еще и в том, чтобы присутствовать в милиции: ее постоянно вызывают для экспертизы предметов, которые крадут в храмах Ярославской и Костромской областей. С 1979 года украдено более 16 тыс. памятников.

По мнению музейного сообщества, в случае с церковным имуществом нужна не кампания тотального возвращения, а каждодневная работа с каждым памятником. И, прежде чем что-то отдавать, надо иметь подробное описание и оценку этого объекта. Впрочем, в проекте закона оговариваются ограничения по вещам, которые входят в Музейный фонд России (именно наличием этой оговорки пытаются успокоить интеллигенцию). Однако нигде прямо не говорится о запрете на их передачу церкви. Все, кто проживает в столице, прекрасно знают, как в одночасье усадьбы из памятников архитектуры превращаются в обычные дома, вполне пригодные для сноса.

Если говорить о главном негативном эффекте законопроекта, он лежит не столько в сфере собственности. В кругах реставраторов, архитекторов, искусствоведов говорят о его реакционности – о слишком явном православном лобби во власти. В то время как весь мир, наоборот, открывает культурные ценности широкой публике (в Греции, например, церкви сами стремятся поставить свои иконы на музейный учет – так они получат дотации), наш закон декларирует, что искусство уже принадлежит не народу, а «религиозным организациям». Вместо того чтобы разработать документы сотрудничества, помощи церкви в деле сохранения памятников, паритетном владении, вопрос решается просто – отдать и забыть.

И здесь, конечно, возникает масса вопросов от других бывших собственников, кто ждет от государства подобных шагов. От дворянства, у которого тоже немало забрали после революции, у некогда союзных государств, чьи ценности хранятся в России, от Германии и бывших владельцев наших военных трофеев. Понимают ли депутаты, какую пружину они собираются раскрутить, устроив церковную реституцию, покажет обсуждение проекта.

В подготовке материала участвовали Людмила ПРИВИЗЕНЦЕВА, Мария МИХАЙЛОВА, Виктор БОРЗЕНКО

Источник: Новые известия