Совершенно неожиданно довелось оказаться в конце сентября на несколько дней в Харбине - в этом легендарном для Отечества городе на самом краю нашего русского света. Нет-нет, это никак не ностальгия по имперским щупальцам, разбросанным когда-то российской короной, а затем и узурпатором ее былого могущества – "совком". Просто, в нашем общем доме, которым мы, слава Богу, наконец-то начинаем признавать не такую, уж, и большую планету, кроме стран и государств существуют разбросанные ими по Земле, как брызги, капельки уникального "культурного аромата". Так можно было ощутить лет 20 тому назад немецкий дух в районе нынешней московской Сухаревки, таковы и некоторые районы Харбина – громадного города снова дружественного Китая.
В этом 10-миллионном мегаполисе на севере древней страны Востока отчетливо присутствует напоминание о России начала ХХ века. В центре города в числе мемориальных зданий кое-где до сих пор доминируют типичные постройки европейского типа или русские особняки. Отдельные дома и улочки упорно напоминают нынешние российские города. Это, например Жонгуанг, которая в начале прошлого века называлась Китайской. Она тянется прямо от набережной Сунгари, где стоит монумент в память спасателей от наводнения 1958 года, к самому центру города. Не так давно улица была взята 
государством под охрану и теперь, надо надеяться, надолго сохранит в себе все 13 расположенных на ней старинных зданий русского Харбина.
Когда-то здесь было много русских, появившихся с началом строительства Китайско-Восточной железной дороги в 1898 году. Собственно, они и превратили станцию Сунгари-первая в полноценный город, и уже в 1900 году строителей, топографов, инженеров и ученых в Харбине стало весьма немало. Сегодня здесь, конечно же, несоизмеримо больше китайцев. Но и немереное количество самых разных приезжих – туристов, гастролирующих театральных трупп и галерей, торговцев. Довольно часто в толпе можно услышать и русский говор, правда не всегда привычный по самой России: непонимание русского языка бурлящим местным населением настраивает отечественных мешочников или увешанных драгоценностями "бизнес-жен" на вольготное пользование ненормативной лексикой.
Тем не менее, меняющийся статус города, который стремится оседлать туристский имидж поосновательней и стать культурным центром в еще большей степени, стимулирует местных менеджеров
на "раскручивание" русской темы. Причем, делается это достаточно умно, что заметно уже по тому, как 
несмотря на прилипшее к той же Жонгуанг среди туристов прозвище "харбинского Арбата", водка и матрешки здесь большая редкость. Зато громадное количество магазинов и магазинчиков, где товары для нас, россиян, непривычно качественны и, конечно, экзотичны.
Кроме исторической легендарности название Харбина тесно ассоциируется для русских диаспор во всем мире со спасительной ролью, которую сыграл этот город для многих и многих соотечественников, бежавших от захвата страны новым режимом. Волны эмигрантов хлынули в Харбин в первые же годы после большевистского переворота. В начале 20-х годов счет эмигрантов здесь шел на десятки тысяч, русским принадлежало более трети всех капиталов города, что вовсе не удивительно: ведь, советскую Россию в ту пору покидали не бездельники и тунеядцы, а наиболее грамотные, умелые и трудолюбивые соотечественники, лучшие профессионалы своего дела.
Но после начала японской оккупации в 1932-ом и продажи прав на Китайско-Восточную железную дорогу властям марионеточного государства Манчжоу-Го, русские харбинцы оказались вынужденными все же начать расставаться с городом. Те, кто возвращался на родину, пополняли лагеря ГУЛАГа, но большинство россиян перебиралось в Шанхай, либо ехало дальше, перебираясь в другие страны и на иные континенты. Сравнительно небольшое количество русских, которые остались в Харбине начало раскалываться. Часть была настроена против большевизма, другая – в результате советской агитации организовала бурную деятельность в поддержку большевиков. Созданные русскими больницы, школы, институты и торговые дома за счет оттока наших соотечественников и в силу действия местных властей закрывались. Так что, к началу Второй мировой войны город был уже совершенно иным, нежели десять лет до того.
Но и после войны, в межсезонье между осенью 1945 и возникновением в 1949 году красного Китая, русских в Харбине оставалось уже несколько десятков. Наши последние соотечественники покидали страну в 1956 году.
Напоминанием о русском периоде Харбина, кроме особняков служат отдельные сохранившиеся со времени его расцвета постройки - православные храмы, которых до культурной революции было около 20-ти. Это, например, построенный в 1931 году Свято-Покровский храм с небольшим, погостом, чудом уцелевшими с тех времен до наших дней. Неподалеку от него, на пересечении улиц Дондачжицзе и Аншанчжицзе, есть и еще два христианских храма – католический и лютеранский. На кладбище Покровского храма сохранился даже памятник героям Порт-Артура и могила полного георгиевского кавалера офицера армии Колчака Сергея Федорова. Остались там и захоронения последних русских священнослужителей, среди которых и считающийся чудотворцем протоиерей Валентин Барышников. После улучшения советско-китайских отношений храм считается открытым властями и является единственным действующим из православных в городе. Постоянных прихожан в нем очень мало, но воскресные службы проходят регулярно. Нынешний священник не принадлежит к какой-либо российской юрисдикции, а православные – несколько уцелевших потомков эмигрантов и китайцы, настроены в отношении современной православной церкви в России настороженно.
Местные власти не скрывают намерения восстановить еще и Свято-Никольский храм, располагавшийся напротив городского вокзала. Во время культурной революции храм был разрушен маоистами и к настоящему времени над местом, где он стоял, возведен мемориальный купол из стекла и бетона.
Еще один храм – собственно, главный когда-то православный собор в честь Софии Премудрости Божией, является крупнейшим православным культовым зданием на всем Дальнем Востоке. Высота Софийского собора, выстроенного в византийском стиле, 53 метра, что весьма внушительно при площади 721 кв.м., так как храм способен вместить одновременно более 2000 человек.
В настоящее время в помещении храма представлена одна из историко-краеведческих экспозиций, где можно увидеть фотодокументы, повествующие о русском периоде Харбина. Снаружи здание отреставрировано, но внутри сохранилось таким, каким стало в период маоистского режима: никаких иконостасов нет даже в помине, а на стенах, которые как в России, хотя бы не сдалбливали, выцветшие и осыпающиеся от времени тонированные прориси.
Некоторые другие храмы города – в том числе, здания бывшего православного монастыря, расположенного на той же улице, что и Покровский храм, частично перестроены и используются для самых разных целей.
Зато тщательно восстановлен находящийся по соседству с переделанным под нужды города православным монастырем буддийский духовный центр и храм Цзилэсы, отстроенный в 1924 году.
Обитель занимает территорию площадью 17 000 кв. м и является одним их крупнейших буддийских центров в Китае. Монастырь, основанный учеником знаменитого Тянь Тайцзуна – Янь Сюйфа, разделён на несколько дворов, расположенных друг за другом по одной оси с юга на север. Дворы сообщаются через сквозные павильоны и ворота. Монастырь окружен высокой каменной стеной и, включая жилые помещения для приезжающих для обучения, является действующим. На территории возвышается статуя Будды, в павильонах, открытых для посещений всем, верующие буддисты возносят молитвы и совершают обряды, все необходимые атрибуты для чего доступны в монастырских лавках.
Неподалеку от монастыря Цзилэсы в районе Наньган расположен самый крупный конфуцианский храм-ансамбль в Северо-Восточном Китае. Выстроенный в 1926 году в классическом стиле эпохи Цин, он занимает территорию 14,8 акра в виде трех дворов, вытянутые по оси. В центральном зале присутствует статуя Конфуция, в боковых - изображения его наиболее известных учеников. На территории расположена Семиступенчатая пагода, присутствие которой, согласно канонам китайской науки фэн-шуй, делает благоприятной всю окружающую местность.
Несмотря на всю внешнюю схожесть двух последних монастырей для пришлого европейца, впечатление они производят заметно разное. Если буддийская обитель бурлит посетителями, которые то и дело ставят пучки ароматических палочек в кованые курительницы с песком перед изображениями Будды или совершают посмертные ритуалы в память ушедших, то в конфуцианском центре царит тишина. Здесь над укрывающим ее садом, который плавно меняет свою внешность по мере того, как идешь по чистым песчаным дорожкам, льется музыка, напоминающая о внутреннем покое. Щебечут птицы, а в фаянсовых чашах, стоящих по бокам крылец павильонов, бесшумно живут своей жизнью рыбы. Если посчитать посетителей, то их окажется несколько десятков – но ощущение того, что в этом саду ты один, никуда не пропадает. Наверное, поэтому и показалось в какой-то миг, что как раз здесь, а не в колоритной толчее города, чуть приоткрывается тот Китай, который вырастает в истории из глубины минувших веков…